Книга Наркопьянь - Алексей Ручий

Передвигать тело в пространстве становилось все сложней. Я чувствовал свинец в ногах, свинец же был в голове. К тому же ощутимо болело в паху: во время ночного секса с очередной подругой я, кажется, порвал уздечку. Этого только не хватало в довершение всех моих бед.

Позади здания местного Дома Культуры на ступеньках сидел китаец и читал книгу. Неподалеку находилась общага, куда селили студентов из Поднебесной и откуда, видимо, и происходил одинокий азиат. Что его подвигло выползти на улицу в такой ранний час оставалось загадкой. Уж не похмелье точно.

Я видел лица Доктора и Ботаника: в них читалось – дохлый вариант. Но на безрыбье, как говорится… Отбросив сомнения в конечном успехе, я двинулся к китайцу. Доктор с Ботаником предусмотрительно остались стоять в стороне. Тоже мне… войны с узкоглазыми боятся что ли?

- Привет, - крикнул я, когда до китайца оставалось лишь пару шагов. Он оторвался от книги и поднял глаза на меня. В них читалось явное непонимание происходящего.

- Хэллоу, - повторил я попытку завязать диалог, перейдя на английский.

- Хэллоу, - робко ответил китаец, осторожно поглядывая на стоящих поодаль Доктора и Ботаника. Испугался по ходу.

Стараясь разрядить обстановку, я сразу перешел к действию:

- Май нэйм из Лёха, ай эм рашен мэн, - выдавил я из себя. Вот из ё нэйм?

Китаец растерянно моргал.

- Вот из ё нэйм? – повторил я, немного повысив голос.

Китаец вздрогнул, словно очнулся от глубокого сна, и тихо пробормотал на ломаном русском:

- Я Витя.

Витя, значит. Видимо, всех китайцев перед поездкой во владения северного соседа учат отвечать подобным образом. Уж на Витю, по крайней мере, он точно не был похож. Ну да ладно, Витя – так Витя…

- Витя, ай лайк ту дринк, - продолжал я, пытаясь взять потомка Лао Цзы нахрапом, - бат ай хэв ноу мани. – Я перевел дух, вспомнил еще пару английских слов, - кэн ю гив ми сам мани? Тридцатник фор экзампл…

Китаец обалдело смотрел на меня. Наверное, действительно испугался.

- Тридцатник, - повторил я, - фёти раблс. Тридцать рублей, короче.

Китаец продолжал таращиться. Я боялся, что сейчас он заорет на всю улицу, и тогда нам придется делать ноги. Я присел рядом с ним на корточки.

- Витя, ай эм Лёха. Рашен мэн. Ай лайк ту дринк, - я сделал характерный жест возле горла, полагая, что он имеет международный статус, - ай нид сам мани… андестэнд?

Китаец кивнул.

- Кэн ю гив ми тридцатник?

Китаец выдавил из себя:

- Донт андестэнд.

Не понимает. Видимо, в Китае деньги не стреляют. Ладно, я решил зайти с другого фланга.

- Ай вонт э дринк, андестэнд?

Китаец коротко кивнул.

- Бат ай хэв ноу мани, андестэнд?

Снова кивок. «Ноу мани» - нет денег – понимают все.

- Кэн ю гив ми тридцатник?

- Донт андестэнд…

Я вздохнул. Пациент оказался тяжелым.

- Фёти раблс, андестэнд?

- Йес…

- Тридцатник ит ис фёти раблс, андестэнд?

Китаец кивнул с буддистской невозмутимостью.

- Кэн ю гив ми тридцатник?

- Донт андестэнд…

Вот ведь… Наверное, я ошибся в выборе собеседника. Но сдаваться не хотелось.

- Вот ю ду ин раша? – решил я сменить тему.

Китаец внезапно улыбнулся. Чего-чего, а улыбки от него я совсем не ожидал. Тем более, после такого простого вопроса.

- Ай эм э стьюдент, - китаец продолжал улыбаться, - ай тич рашен литредже…

Китаец, оказывается, изучал русскую литературу.

- Ай тич литредже ту, - улыбнулся и я, подразумевая литраж того спиртного, что я пропустил сквозь себя за свою жизнь.

- О! – сказал китаец.

Вот тебе и «О!» Субъект никак не поддавался обработке. А мне, между тем, становилось все хуже.

- Ду ю ноу Толстой, Достоевский? – спросил я.

- Достоевский? – повторил китаец окончание моего вопроса.

- Йес. Карамазовы бразерс… Бесы… девилс, короче.

- Девилс?

- Йес. Вери гуд бук.

- Ай донт ноу зис бук, - сказал китаец.

- Итс вери гуд бук! Ай эдвайс зис бук ту ю, энд… кэн ю гив ми тридцатник?

- Донт андестэнд…

- Фёти раблс, - я начинал уставать, в глазах поплыло, - тридцатник, - обреченно закончил я.

- Донт андестэнд…

Китаец оказался неприступной крепостью. Теперь я понимаю, почему их стена зовется Великой…

- Достоевский ис зе грэйт рашен райтер, - я начинал терять самообладание, а вместе с ним и сознание. Подошли Доктор с Ботаником.

- Бросай ты его, - сказал Доктор, - вы с ним уже полчаса треплетесь… он ни хрена не понимает.

Вообще-то Доктор был абсолютно прав. Но я все же предпринял последнюю попытку:

- Витя, ай вонт э дринк… ай эм Лёха… рашен мэн… ай лайк рашен литредже ту… бат ай хэв ноу мани… гив ми плиз тридцатник…

- Донт андестэнд, - прозвучало как приговор.

- Пошли, - сказал Доктор, приподнимая меня за руку.

- Хрен с ним… - сдался я. – Не знает он, что такое тридцатник.

- Откуда ж ему знать, - вмешался в разговор Ботаник. – Они ж там у себя один только рис и жрут.

- Да уж…

Я повернулся к китайцу. Он непонимающе смотрел на нас.

- Гуд бай, Витя, - сказал я и протянул ему руку. Китаец сжал ее своей маленькой потной ладошкой. – Достоевский ис зе грэйт рашен райтер…

- Йес, йес, - Витя разулыбался. Чтоб ему…

Мы пошатываясь пошли прочь. Надежда умерла. Похорон не будет. Мы просто столкнем ее в сточную канаву и забросаем ветками, пустыми бутылками и прочим мусором…

- Стоп! Стоп! – внезапно раздалось нам в спину. Мы невольно обернулись.

За нами семенил китаец, улыбаясь во весь рот. В руках его были зажаты несколько десятирублевых бумажек.

- Тридцатник! – радостно визжал китаец. – Ай андестэнд!

Тридцатник, мать его. Китаец сжимал в кулаке эту самую сумму. Он что мне голову морочил все это время?

Я махнул тяжелой рукой: не надо. Я устал. Алкоголь вряд ли излечит мою боль, рвущуюся изнутри, из поцарапанной кровоточащей души. Тридцатник… бог ты с ним с тридцатником…

Я снова махнул рукой:

- Ай донт нид. Достоевский ис зе грэйт рашен райтер…

Внезапно я ощутил прилив сил и вздернул только что опущенную руку над головой, сжимая ладонь в кулак. Китаец резко остановился, испуганно пялясь на меня. Дурачок.