Книга Исполнитель - Сергей Горбатых

У Саши от ужаса отнялись ноги. Он не мог сделать ни одного движения.

– Присаживайтесь, Александр! – пригласил его сотрудник госбезопасности.

– Спасибо! – едва мог выговорить Мальцев и присел на краешек стула.

– Огромное тебе спасибо, Александр! Такие, как ты, там очень нужны. Я знакомился с твоим личным делом. Ты из пролетарской семьи, отличник, комсомолец, активист. Награждён знаком "Ворошиловский стрелок"… – торжественно произнёс Николай Николаевич.

– Где там? – спросил Мальцев, когда его собеседник закончил последнюю фразу.

– Как где? В Испании! Декан факультета мне рассказал, что ты неоднократно изъявлял желание ехать в Испанию добровольцем! – объяснил Николай Николаевич.

– Я? – растерялся Саша. – Да, конечно, – без энтузиазма ответил он тихим голосом.

– Прямо сейчас пишите заявление на имя товарища народного комиссара внутренних дел Николая Ивановича Ежова. Текст я Вам продиктую.

Мальцев, как в кошмарном сне, молча сделал, что от него требовал сидящий напротив него лейтенант госбезопасности.

– А это на сколько времени? Ведь я должен учиться. Мне институт закончить надо, – дрожащим голосом спросил Александр.

– Возьмите академический отпуск. Ваше руководство будет предупреждено. Послезавтра в девять часов утра я жду Вас в Управлении НКВД на Литейном проспекте. Пропуск для Вас будет заказан. Самое главное – никому ни о чём не говорить. Вы покинете город неожиданно. Да, собственно, у Вас близких родственников нет, поэтому и предупреждать никого. Хочу особо напомнить, Мальцев, что Вы едете выполнять задание партии и правительства особой важности и особой секретности. Никто из ваших друзей даже не должен догадаться, куда Вы исчезли. Поняли?

– Да, – едва пролепетал упавший духом Александр.

Мальцев вернулся домой с головной болью. Его тело ломило, как во время простуды.

– Егор, я уезжаю. На год. Мне приказали никому этого не говорить, но ты же мой друг. Я уверен, что ты будешь молчать. Я тебя прошу сберечь все мои книги и вещи. Только на тебя я и надеюсь, – сказал он своему другу тихим голосом.

– Ты едешь в Испанию! – догадался Ивушкин. – Счастливчик! Повезло! А меня с моим заявлением декан выгнал из своего кабинета. Сказал, что никаких добровольцев институт не отправляет, что это мои юношеские фантазии и что я должен больше внимания уделять учёбе. Я, Саня, все твои вещи сохраню. Даю тебе слово! Год ведь пролетит быстро. Вот тебе повезло!

Мальцев исполнил всё, как ему велели.

В Управлении НКВД на Литейном проспекте с ним долго беседовал совсем молодой военный в форме с двумя кубиками в петлицах. После чего он вручил Александру анкету.

– Прочитайте и заполните её, не торопясь, в соседнем кабинете. Как всё будет готово, анкету отдадите мне и получите направление на медкомиссию, – приказал ему сотрудник госбезопасности.

На следующий день Мальцев успешно прошёл медицинскую комиссию. После чего тот же самый молодой военный сказал:

– Собирайте свои самые необходимые вещи. Завтра выезжаете в Москву.

Дома Александр с тяжёлым сердцем собрал фанерный чемоданчик.

– Как хорошо всё шло! И на тебе! Ехать на войну, да ещё в Испанию, – тоскливо думал он.

Мальцев тогда и не мог себе представить, что этот год растянется на целых двадцать лет вдали от Родины. Ночью они с Ивушкиным не спали. Разговаривали вполголоса. Саша просил своего друга:

– Егор, прошу тебя, сбереги все мои книги. Особенно эту большую, "Хроники…". Да, плати за свет, что полагается!

– Саня, ты не переживай! Я всё сохраню. За свет буду платить. А ты скоро вернёшься! Что такое один год? Пролетит – и ты не заметишь, – поддерживал его Егор.

Рано утром они простились. Ивушкин поехал в институт, а Мальцев – в Москву.

Его очень строго приняли в НКВД на Лубянке. Сначала поселили в каком‑то тихом общежитии на окраине столицы. В комнате с ним жил ещё один молодой неразговорчивый человек лет двадцати двух. Потом последовали бесконечные собеседования с высокопоставленными сотрудниками центрального аппарата НКВД. Мальцева заставили ещё раз пройти медкомиссию. 30 декабря 1936 года он принял присягу и был зачислен в штат НКВД в звании рядового.

В первую неделю нового 1937 года Мальцева представили Быкову Ивану Терентьевичу. Это был кряжистый русоволосый мужчина с серыми глазами и широкими скулами.

– Товарищ командир полка направляется в Испанию в должности инструктора вооружённых сил Республики. Ты, Мальцев, являешься его личным переводчиком. Для тебя товарищ Быков является как прямым, так и самым главным командиром на территории Испании, – объяснили Александру.

Быкову и Мальцеву выдали гражданскую одежду без этикеток. Запретили брать с собой все личные вещи, включая даже фотографии и книги. Разрешалось иметь только смену белья и гигиенические принадлежности.

– Советский Союз официально поддерживает нейтралитет в гражданской войне на территории Испании, поэтому и принимаются такие строгие меры конспирации, – объяснили Быкову и Мальцеву на одном из многих собеседований, на которых они присутствовали уже вместе.

Им пришлось сдать все вещи в специальную "камеру хранения" на Лубянке. А 15 января Быков и Мальцев сели на поезд "Москва – Одесса".

Глава 3

В полдень над станицей забил большой церковный колокол: бум‑бум‑бум…

– Пожар! – заволновались казаки и казачки. Повыскакивали из хат.

– Нигде огня не видно! А, может, убили кого? Или табун угнали? – гадал народ, собираясь на площади перед станичным правлением.

– Бум‑бум‑бум, – продолжал греметь колокол. Вскоре площадь была запружена взволнованными людьми. Все с нетерпением ждали… Наконец, стих звук набата, и из дверей управления вышел атаман станицы Гавриил Иванович Битюков с незнакомым вахмистром.

– Здравствуйте, казаки! – поприветствовал собравшихся Битюков!

– Здравия желаем, господин атаман! – послышался в ответ нестройный хор мужских голосов.

– Дело чрезвычайной важности. Вчера шайкой бандитов, бывших каторжан, в Екатеринодаре был ограблен Азово‑Черноморский банк. В перестрелке с полицией несколько лиходеев были ранены. Вахмистр Конячев прибыл из округа с циркуляром. Сейчас он вам его прочитает.

Конячев, молодой мужик лет двадцати пяти, с выгоревшим от солнца чубом, веснушчатым и усталым от дальней дороги лицом, ладонью сбил пыль с гимнастёрки, достал из кармана пакет и, вынув из него лист бумаги, принялся громко читать.

Евлампий Рябоконь, восемнадцатилетний парень, слушал вполуха.

– Зачем оно мне всё надо? Чьи‑то гроши, каторжане… Это всё для казаков. А наша семья к ним не относится… Мы для станичников – чужаки, хотя мой папанька уже лет двадцать здесь живёт и батрачит на казаков‑богатеев… Уйти бы сейчас отсюдова, да заплюют же меня потом! Нельзя! – думал он.