Книга Мари в вышине - Аньес Ледиг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Наверно, ужины вдвоем – это как собеседование при приеме на работу: чем чаще они у тебя случаются, тем вольготней ты себя чувствуешь. Подобные этому я мог пересчитать по пальцам одной руки, причем рука вполне могла быть двупалой. А чтобы напротив сидела девушка, которая столь полно соответствовала всем критериям «моего вкуса», – такое случилось впервые.
В хлеву придется снова стелить солому мне,
Негоже-то коровам быть по уши в дерьме.
Скорее в своем доме я разведу бардак,
Но отказать в соломе им не могу никак.
Останешься ты с ними, разглядывать в слезах
Их жаждущее вымя и грустные глаза.
Тебе ведь очень скоро остаться без меня —
Я знаю, в офицера сестренка влюблена.
Ты завещаешь дочке в наследство его чин,
Поэтому он лучше всех остальных мужчин.
Иль ты способна все же услышать мой совет?
Она, конечно, может, но думаю, что нет.
Так, Антуан, напрасной надежды не питай
И фермерше прекрасной скорее волю дай.
Забудь про офицера, корми своих коров,
Надежнее их верность, чем женская любовь.
Он пришел вовремя. Очень хорошо для Сюзи. Не знаю, почему она так быстро к нему привязалась. Может, потому, что он продемонстрировал свои слабости. То, что она спасла его от паука, должно иметь для нее особое значение. А еще получить в подарок цветные карандаши и альбом для рисования! Он нашел к ней подход.
Этим вечером от него исходила совсем другая энергия. Что касается меня – никакого муравейника на горизонте, только легкая расслабленность. С самого полудня я готовилась к этому ужину, полная беспокойства и мучительных воспоминаний о своем последнем опыте.
Антуан, приехавший помочь мне с дойкой, настоятельно посоветовал мне не напрягаться и спокойно выждать. И у меня почти получилось. Я с легкостью слушаюсь Антуана.
Он выложил на стол белую орхидею с двумя веточками и хорошую бутылку вина. Как он умудрился так точно угадать мои вкусы?! Дом старый, и стены в нем толщиной в полметра. Северный подоконник – идеальное место для орхидей.
Мы уселись за стол, чтобы выпить аперитив. Молча поглядывали друг на друга, не очень понимая, с чего начать. Смущенные улыбки, опущенные глаза. Впервые у меня было время действительно его рассмотреть. У него зеленые глаза, каштановые, чуть вьющиеся волосы. Квадратное лицо. Широкий лоб, тонкий нос и четко очерченные губы. Довольно заметный шрам на подбородке, который придавал ему слегка строптивый вид, а мне дал повод прервать молчание, которое понемногу становилось решительно давящим.
– Откуда у вас этот шрам на подбородке?
– Печальный случай, когда мне было шесть лет. Крутой поворот в моей жизни. Что и обусловило мое присутствие здесь сегодня.
– Даже так?
– Теория бабочки[17]. Взмах крылышками в Ариеже и ураган в Китае. Я вот начал с урагана. А сегодня ужинаю с бабочкой.
Держись, Мари, ты же дала себе слово не поддаваться, даже на ласковые слова, особенно на ласковые слова, но, черт возьми, как же это приятно!
– Мои родители ругались, как каждый вечер, но в тот вечер, не знаю уж с чего, отец совсем осатанел. Он схватил кухонный нож. Мать кричала, что уйдет из дому, а он – что убьет ее, если она посмеет переступить порог. Он орал так, что аж слюна брызгала. Большие острые зубы, глаза вылезли из орбит, мне казалось, что передо мной огромный хряк. Он едва стоял на ногах и размахивал во все стороны ножом. Я хотел защитить мать. Он на меня не покушался, просто слишком много выпил. Это мать вызвала «скорую», потому что у меня сильно шла кровь. Когда они приехали, вместе с копами, потому что она объяснила, что случилось, этот идиот по-прежнему держал в руке нож, сидя на диване, белый как простыня: он не переносил вида крови. А мать собирала чемодан. Она даже не поехала со мной в больницу, чтобы зашить рану.
– Вы, наверно, были в ужасе.
– В бригаде скорой помощи была одна женщина. Она рассказала мне историю про маленького плюшевого мишку, который живет у них в машине. И мы разъехались. Я в больницу, отец с полицейскими, мать с каким-то парнем из деревни, из-за которого, видимо, и разгорелся весь сыр-бор. Ба-бах. Большой взрыв.
– Большой взрыв?
– Ну да, взрыв, а потом бесповоротное удаление друг от друга.
– А кто забрал вас из больницы?
Из больницы меня забрала Мадлен, потому что больше я никому не был нужен. Мадлен была соседкой моих родителей. Только она бывала ко мне добра. Я часто приходил к ней, потому что у нее были козы, а они казались мне занятными. Я никогда ей не мешал, а родителям было плевать, где меня носит. Она доила коз вручную, и я любил подлезть снизу и получить струю прямо в рот. Молоко было еще теплым, настоящее лакомство. Дома был ад, с отцовскими тумаками и материнским неведением. Мои дедушка с бабушкой, тоже жившие в деревне, были не лучше. Дед был грубияном, весь день орал по любому поводу, а бабушка покорной и запуганной. К тому же она представления не имела о гигиене. Я туда шел из-под палки.
А вот Мадлен была прямой их противоположностью. Маленькая, хрупкая женщина, всегда аккуратно причесанная и чисто одетая, если только она не была при своих козах. От нее хорошо пахло, и она все время мне улыбалась. А еще она была со мной ласкова. Ее дом был райским уголком.
Она пришла навестить меня в больнице и села рядом, чтобы подбодрить. А когда услышала, как социальная работница заговорила о том, что меня надо поместить в приют, то обняла меня, заявив, что заберет к себе и что, если б социальные службы позабыли о моем существовании, это стало бы наилучшим выходом, потому что она-то сумеет обо мне позаботиться. Денег у меня маловато, зато любви пруд пруди! И они не посмели ей помешать.
Социальная работница пришла к нам несколько дней спустя, для обстоятельного разговора. Перед уходом она спросила меня, хорошо ли мне у Мадлен, и я кивал головой в знак подтверждения добрых пять минут, не говоря ни слова, но глядя ей прямо в глаза… Похоже, я продолжал кивать еще долгое время после того, как дама удалилась. Как пластмассовая собачка с головой на пружинке за задним стеклом стариковской машины.
Когда я подрос и мог уже кое-что понимать, Мадлен все мне рассказала и про мою жизнь, и про ее. До большого взрыва все кануло в черную дыру. Она могла бы сказать мне, что я родом из Тимбукту и что моих родителей слопали каннибалы, я бы поверил.
