Книга Дело о черной вдове. Записки следователя - Александр Ковалевский

Литературный сыщик лихо распутывает замысловатые преступления благодаря автору, который выдумал это преступление и заранее знает, кто его совершил. И без активной авторской поддержки выдуманные им герои никогда бы не добрались до истины. При расследовании реальных уголовных дел рассчитывать на чью-то помощь и подсказки нельзя. Да и преступники зачастую действуют вопреки законам логики, поэтому так называемый «дедуктивный метод» может увести следствие по ложному пути и привести к непоправимым ошибкам. При упоминании коллегами пресловутого «дедуктивного метода» Зоя приводила им в пример того же Холмса, когда он по размеру попавшей ему в руки шляпы неизвестного делает «совершенно очевидный» для него вывод, что ее владелец – человек большого ума. С чего Холмс взял, что величина черепной коробки прямо пропорционально свидетельствует об уме? Более того, этот приверженец дедуктивного метода безапелляционно заключает, что владелец шляпы был некогда богат, а теперь для него настали черные дни. Он опустился, ведет сидячий образ жизни, редко выходит из дому, совершенно не занимается спортом, стал пьяницей, и жена его из-за этого разлюбила. При этом проницательному Холмсу даже не приходит в голову, что потерявший дорогую, но изрядно заношенную шляпу мог и не быть ее первоначальным владельцем. Шляпу могли украсть или выбросить, и ее подобрал на помойке какой-нибудь забулдыга. Если бы Холмс доложил прокурору свои умозаключения о некогда богатом, но спившемся человеке большого ума, которого разлюбила жена, на основании осмотра шляпы, его немедленно бы уволили из-за полного служебного несоответствия. Для настоящей следственной работы Холмс слишком самонадеян и самоуверен, всегда торопится с выводами и преподносит основанные на своих догадках версии как истину в последней инстанции.

«Важняк» Василевская, понимая, что не имеет права на ошибку, ведь от выводов следователя зависит судьба конкретного человека, прежде чем предъявить кому-то обвинение, всегда дотошно все проверяла и перепроверяла. В случае же с охранником все свидетельствовало против него, и только невероятная история с телефоном отвела от него все подозрения. Преступник, каким бы умным он ни был, предусмотреть столь уникальную в следственной практике ситуацию никак не мог. Если во время обыска у лейтенанта Пинтюка не зазвонил бы телефон, охранник бы не опознал его как телефон хозяина. И что хуже всего, у него ведь не было алиби. После того как Желябкин ушел в подсобку отдыхать, его охранник оставался в кафе, пока не выпроводил последнего посетителя, и только после этого поехал домой.

Размышляя над превратностями судьбы, Зоя не могла успокоиться, думая о чудесном круговороте телефона в этом деле. В городе проживает более миллиона человек, и вероятность того, что телефон убитого мог попасть от убийцы к оперу всего через одни руки, была один к миллиону. Не верила Зоя в такие случайные совпадения, хоть убей.

Начать допрос студента юрфака Николая Пинтюка младший советник юстиции Василевская, носившая согласно классному чину майорские погоны, решила стандартно – с разъяснения допрашиваемому значения чистосердечного признания и активной помощи в раскрытии преступления. Николай лишь усмехнулся ей в ответ и на допросе держался нагловато, мол, мы почти уже коллеги и обращаться с ним надобно соответственно. Зоя одергивать его не стала, ведь не исключено, что через пару лет ей придется работать с этим молодым дарованием в одном кабинете. Если, конечно, ее саму до того времени не уволят из прокуратуры, например, из-за предвзятого к ней отношения заместителя областной прокуратуры Синицына, притязания которого она недавно решительно пресекла.

Старший советник юстиции Петр Синицын перевелся к ним из Генеральной прокуратуры и сразу положил на нее глаз. Зое повышенное внимание этого ловеласа не льстило. Она знала себе цену и без его пошлых комплиментов. За ее спиной было два неудачных брака, и хотя времена, когда она меняла воздыхателей, как перчатки, увы, прошли безвозвратно, мужчины по-прежнему заглядывались на ее стройные ножки. И если бы у старшего следователя городской прокуратуры Василевской было время на косметические салоны и фитнес-клубы, она и в свои годы выглядела бы как фотомодель с обложки глянцевого журнала. Но времени постоянно не хватало, и сидячий образ жизни, а следователь – это кабинетный работник (за преступниками следователи бегают только в кино), давал о себе знать лишними килограммами, избавиться от которых Зоя особо и не пыталась. Изнурять себя диетами она не любила, да и не для кого ей было заботиться о своих формах, а те, кто стремился затянуть ее в свою постель (а это в основном коллеги из прокуратуры), признавали ее очень даже сексуальной.

Будучи свободной от брачных уз, она не видела ничего предосудительного в том, чтобы для собственного удовольствия время от времени завести себе нового любовника, но от чванливого прокурора ее просто воротило. И когда Синицын начал откровенно ее домогаться, она дала ему такой от ворот поворот, что теперь он ее считал своим личным врагом и обещал поквитаться с ней при первом же удобном случае. Ее же задачей было такой случай ему не предоставить.

Расследование считается проведенным недобросовестно, если суд отправлял уголовное дело на дорасследование. От ошибок, конечно, никто не застрахован. Не ошибается только тот, кто ничего не делает, и Зоя старалась брака в своей работе не допускать. Она не понаслышке знала, как опера умеют выбивать «чистосердечные» признания – под пытками подозреваемый может взять на себя любую вину, а на суде потом заявит, что его избивали и принудили оговорить себя. В подобных ситуациях суду ничего не остается делать, как более пристально изучить собранные следствием улики и вещдоки, подтверждающие вину подсудимого. Доказательства, полученные под воздействием физического насилия или психологического давления, являются недопустимыми и юридической силы не имеют. Признание же обвиняемым своей вины в совершении преступления может быть положено в основу обвинения лишь при подтверждении его виновности совокупностью имеющихся по уголовному делу доказательств. И если выяснится, например, что обвиняемый при воспроизведении инкриминируемого ему преступления дал свои показания без конкретных подробностей, позволяющих однозначно утверждать, что такие детали мог знать только совершивший это преступление, его придется отпустить прямо из зала суда за недоказанностью его вины, а дело отправят на дорасследование. Понятно, что за такую топорную работу следователя по головке не погладят. Дорасследование – это брак в работе следователя, а привлечение заведомо невиновного к уголовной ответственности с обвинением его в совершении тяжкого или особо тяжкого преступления наказывается лишением свободы на срок от трех до десяти лет. Поэтому Зоя руководствовалась принципом: лучше отпустить десять виновных, чем посадить одного невиновного.

Допрашивая Николая Пинтюка, она не могла отделаться от чувства растущей неприязни к нему. Профессиональная интуиция подсказывала ей, что нагловатый студент неспроста так вызывающе себя ведет и вся его бравада напускная, но ничего конкретно предъявить ему не смогла. Видимо, будущий юрист к этому допросу неплохо подготовился, заключила она. Завершив допрос, она попросила Николая расписаться в протоколе. Младший Пинтюк черкнул, где она ему показала, и, откланявшись, направился к выходу, и тут опять произошло то, чего она не могла предвидеть заранее. К ней в кабинет заглянул вызванный ею на допрос охранник кафе Андрей Ивасюк, явившийся за двадцать минут до назначенного ему срока. Поздоровавшись с ней, он, увидев выходящего из ее кабинета Николая Пинтюка, поприветствовал его, как здороваются с закадычными друзьями.