Книга Сократ. Учитель, философ, воин - Борис Стадничук
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Рассказы Сократа о Демоне (Даймонионе) были многим его современникам и соотечественникам непонятны и породили множество анекдотов. Вот рассказывали, например, что шел однажды Сократ по улице, сопровождаемый группой учеников. Вдруг остановился – и словно бы к чему-то прислушался. Затем объявил, что дальше идти нельзя – Демон не советует. И свернул в боковой переулок. Большинство последовало за ним, но некоторые, посмеявшись над странным вмешательством Демона в такой малозначительный вопрос, пошли прежним путем. «И вот, когда они проходили по улице Ваятелей мимо судебной палаты, им навстречу выбежало тесно сплоченное стадо покрытых грязью свиней. Посторониться было некуда, так что свиньи одних сбили с ног, других обмазали сплошь грязью»[17]. После этого происшествия его участники со смехом, но и с некоторым страхом вспоминали, как всегда заботится о Сократе его Демон. Из анекдота видно, что его авторы понимали сократова Демона слишком буквально: представляли его в виде пресловутой черной кошки, перебежавшей дорогу. В том же духе другое истолкование – его, как и предыдущее, приводит Плутарх (живший через 400 лет после Сократа): демон Сократа – просто «чихание, свое ли собственное или чужое. При этом если кто-либо другой чихнул справа, или сзади, или спереди, то это побуждало к действию, если же слева, то заставляло воздерживаться; собственное же чихание утверждало в намерении совершить намеченное действие, но удерживало от завершения того, что уже было начато»[18]. Ясно, что те, кто пересказывал эти истории или смеялся над ними, либо ничего не понимали в главной заповеди Сократа «познай самого себя», либо делали вид, что не понимают. Ведь сократовский Демон – это не что-то внешнее по отношению к нему. Это вовсе не черная кошка, не чихание, не рассыпанная соль. Это нечто, живущее в душе человека, непостижимая и необъяснимая способность различать добро и зло. Можно, конечно, назвать ее интуицией. Но Сократ прислушивался к Демону вовсе не для того, чтобы избежать столкновения со стадом свиней, а чтобы не совершить нравственную ошибку. И тогда вернее будет назвать Демона «голосом совести». А «познать самого себя», помимо и прежде всего прочего, – значит научиться слышать и узнавать этот голос. Спустя 2000 лет Иммануил Кант назовет эту способность «категорическим императивом», «нравственным законом» и тоже будет говорить о невозможности ее объяснить.
Потенциально эта способность есть в душе любого человека – она и отличает его от животного. Животное руководствуется инстинктами и рефлексами. Человек, в общем-то, тоже. Но кроме них есть еще разум. А кроме разума – «нравственный закон», то есть Демон. Животному легко: перед ним не стоит проблема выбора. Во всех спорных случаях оно руководствуется инстинктами или просто следует за вожаком. Когда Алкивиад спорит с Периклом, он указывает на то, что слепо подчиняться законам – значит вести себя как животное из стада. Надо ставить вопросы: а зачем, а почему, а действительно ли это выгодно? – и, найдя ответ, поступать соответственно. Даже если это расходится с общим мнением и законами. И если бы Сократ учил Алкивиада только этому, то он действительно был бы достоин осуждения. Но Алкивиад потому-то и боялся Сократа больше, чем всех спартанцев и персов вместе взятых, что знал: Сократ – не Перикл. Обсудив, что разумно, а что нет, он не остановится, а начнет взывать и к душе – то есть к совести, к Демону Алкивиада, который, конечно, тоже говорил с ним, как с любым достаточно умным человеком, но часто отвергал то, что разум посчитал выгодным и поэтому правильным. И, наверное, Алкивиад часто выбирал вроде бы самый разумный вариант, но тот оказывался плох. Не потому что невыгоден, а потому что плох. В нравственном отношении, а не в материальном.
Неразумно было выручать из беды раненых и окруженных врагами товарищей – ведь наиболее вероятным результатом была собственная смерть. Да и биологический инстинкт самосохранения тоже подстегивал: беги, спасайся. Но Алкивиад не бросил друзей и помог пробиться к своим. Он любил притворяться циником, но в глубине души им не был. Жаль только, что в глубину своей души он заглядывал, только если рядом с ним был Сократ. А поскольку потом он много лет не видел Сократа, то попросту свернул своему Демону шею и заставил совесть замолчать навсегда. В этом и отличие Всемогущего и Всеобъемлющего Создателя Тертуллиана от личного Демона Сократа. Демон, хотя и не зависит от логических законов, «живет» непосредственно в человеческой душе и, возможно, просто является одной из ее функций – не исключено, что и главной. А непознаваемый Господь авраамических религий – повсюду и во всем. Поэтому законы, установленные им, универсальны и дают не только отрицательные, но и положительные ответы. С Демоном сложнее. Он только в тебе. И если ты отказываешься его слушать, то хаос окружающего мира тебя победит. Верить во Всемогущего, одного для всех Бога намного легче. Беда только, что эта вера очень быстро для многих превращается в такой же набор суеверий и ритуалов, как и вера наших предков в языческих богов древности.
В общем, мы можем сделать вывод, что Сократ, конечно, не был безбожником, если под безбожием понимать атеизм или даже просто материализм. Как мы видим, он верил не только в атомы материального мира, но и в существование иных миров, высший свет истины и любовь, которая связывает человека и Бога.
Сократ смеялся не над Богом, а над маленькими языческими божками, нелепыми суевериями, владевшими нехитрыми умами его современников, да и сегодня более распространенными, чем настоящая вера. Во все времена людей привлекала не философская, а прагматически-магическая сторона религии. Принеси жертву сладострастнику Зевсу. Зажги свечку. В определенный час в определенном месте прикоснись лбом к земле и пробормочи несколько слов на непонятном тебе языке – и Бог, который до сих пор не был уверен в твоей преданности, проникнется к тебе расположением и обязательно поможет в твоих делах и делишках, даже не слишком благовидных. И Сократ хорошо понимал, что большинство его судей тоже именно так и рассуждают.
Наверняка среди присяжных многие понимали, что судят человека куда более достойного, чем они сами. И это очень их раздражало. А еще больше их раздражало, что над Сократом нельзя было просто посмеяться, как над эдаким, как сказали бы сегодня, «ботаном» – чудиком и дурачком. Только начни – и еще неизвестно, кто над кем посмеется и кто кого оставит в дураках. Начнет задавать свои вопросы… Запутает, собьет с толку.
Может быть, многих злило то, что он вообще пришел на суд. Ведь и здравый смысл, и инстинкт самосохранения любому «нормальному человеку» подсказали бы: беги! Есть куда, а преследовать никто не станет. Об этом почти в открытую говорили ему некоторые судьи: кто из уважения к его годам, кто – к мудрости, а кто просто из жалости, не желая выносить ему смертный приговор. Им достаточно было увидеть его страх, услышать просьбы о прощении.