Книга Кремль 2222. Коломна - Андрей Посняков

– Если надо, мы выкачаем из той девки всю, – Владислав раздраженно взмахнул рукой и тут же поправился: – Ну, почти всю. Чтоб только жива осталась. Кстати, кто она?

– Из пятницких, – тут же откликнулся кто-то из молодых волхвов. – Шестнадцать лет, зовут Ясна.

* * *

На Грановитой башне ударил колокол, поддержанный басовитым гулом Успенской звонницы и перезвоном остальных башенных колоколов – на Маринкиной башне, на Пятницкой, Спасской, Семеновской…

– Красиво как, – вздрогнула Ясна. – Ах, милый, как быстро пролетело время. Вот уже и полдень. Побегу к своим, пора… Встретимся завтра!

– До встречи, милая, – Рат все же успел ухватить любимую за руку, задержал ненадолго, привлек к себе, крепко целуя в губы…

– Ну, хватит, хватит, – девушка неохотно вырывалась. – Пора уж мне, пора.

Пора было и Ратибору. По закону башен, к великому божеству, вне зависимости от того, праздник на дворе или тризна, все двигались колоннами, разделяясь не только по башням, но и по возрасту, и полу. Первыми шли жрецы и бояре, сразу за ними, с венками, сплетенными из поздних осенних трав – юные красавицы-девы, за ними – воины, по отрядам, которые и несли погибших на украшенными цветными ленточками носилках, отдавая последнюю честь. Шествие замыкали мастеровые, старики, женщины, дети.

Длинная колонна скорбящих растянулась по узкой лесной дорожке километра на полтора-два. Девы с венками шли, по обычаю, молча, а вот позади женщины причитали, воздевая к небу руки и прося милости для павших на том – лучшем – свете.

– Смена, – тихо скомандовал Сгон, и Ратибор, подойдя к носилкам, поспешно подставил плечо, сменив подуставшего Тимофея.

Еще б не устать – на носилках-то покоился Легоша-увалень. Лежал, как живой, правда, необычно спокойный и бледный. Такой же, как и юный Крот, как прочие воины, погибшие во время вчерашней схватки – все они сейчас казались необычайно умиротворенными. Еще бы – спали-то вечным сном.

Сильно истерзанные тела были накрыты покрывалами, а сверху еще и забросаны еловым лапником – ель считалась деревом мертвых, любимым растением Великого Био.

По неписаной традиции, воины шли в полном боевом облачении, но без шлемов. Узорчатые железные нагрудники, поручи, поножи, в поясных ножнах – мечи. Шли, четко печатая шаг, в скорбном молчании. Лишь слышен был женский плач да звяканье амуниции. У опытных воинов, кстати, ничего не звенело, звякало – у молодых. Ратибор считался опытным, как и Сгон. А вот пыхтящий позади рыжий Велесий явно относился к молодняку – не по уму, так по возрасту.

На священном лугу, под корявой дланью Великого Био, все так же безмятежно паслись овцы. В небе ярко светило солнце, парило, и над лугом, окутывая могучее божество, повисла прозрачная дрожащая дымка. Пахло осенней травою, людским потом и еще чем-то таким, непонятным, как обычно пахнет сразу после грозы.

Носилки с мертвыми разложили на священном лугу в строгом порядке, жрецы проворно прогнали овец, и те, блея, убежали на лесную опушку. Волхв Владислав в остроконечной валяной шапке, с ожерельем из сушеных змеиных голов, с завыванием начал молитву. Повинуясь его властному жесту, все повалились на колени, выказывая павшим свою скорбь.

Рядом с великими жрецом стоял избранный князь, невысокий, с одышкой, боярин, воевода семеновских, за ним толпились другие бояре и достойные по своему сану волхвы.

– О, Великий Био! – повернувшись к недвижно застывшему «Раптору», громко возопил Владислав. – Прими наших товарищей, введи их в царство загробной жизни, в страну вечного лета и тучных стад! Они отдали свои жизни за нас… За нас, и во славу твою!

– Слава павшим! – тряхнув бородой, жрец сорвался на визг.

– Слава павшим! – поднявшись с колен, эхом откликнулись воины, а следом за ними – и девы.

– Слава! Слава! Слава!

– Слава Великому Био! – великий волхв вновь обернулся к божеству, возле которого недвижно застыли жилистые молодые жрецы с лицами, как у древних каменных изваяний.

– Слава! Слава! Слава!

Так покричали минут пять, после чего Владислав возвестил о начале поминального пира. Столы были накрыты в кремле, у башен, туда и следовало сейчас возвращаться и поминать погибших, что же касается собственно похорон – то этими всегда занимались только особо посвященные жрецы. Так уж было заведено – традиция.

Такими же колоннами, только уже куда менее стройными, процессия потянулась обратно к башням. Кто-то уже шел парами, кто-то толкался, шутил – жизнь есть жизнь. Павшим отдали долг, и теперь нужно было хорошенько помянуть их кутьей и брагой.

– Да, жаль парней, – нагнал Ратибора Сгон. – Впрочем, они не зря погибли.

Рат согласно кивнул:

– Да, не зря…

– Кстати, у меня тут, в ельнике, кое-что припрятано… – оглянувшись, неожиданно промолвил десятник. – Хочешь, покажу?

Сказал – и улыбнулся – вполне дружелюбно, открыто:

– Пожалуй, ты, друг Ратибор, единственный, перед кем я могу похвастаться. А на поминки успеем – тут рядом совсем.

Пожав плечами, Рат согласился, все же любопытство взяло – что там такое у Сгона? Чем это он решил прихвастнуть? И почему – не перед всеми? Хотя это-то как раз понятно – после вчерашнего распивания бражки на болоте они теперь с Ратибором вроде как в друзьях. Вместе пили, вместе чесали языки, перемывая косточки башенному начальству… и даже самому божеству! Это Сгон-то! Что ж, теперь – повязаны…

– Ну и что там у тебя?

– Увидишь! Сюда сворачивай.

На повороте оба юркнули в ельник незаметно для всех остальных – да никто и не смотрел, кому надо-то?

Петляя меж деревьями, Сгон, а следом за ним, и Ратибор, прошли шагов с полсотни, покуда не оказались на небольшом пригорке, густо поросшем осинами и раскидистыми желтовато-зелеными липами, под корнями которых шуршала густо наваленная листва. Нагнувшись к куче, десятник вытащил из нее какой-то странный предмет в виде двух черных, соединенных между собой трубок, с обеих сторон которых поблескивало стекло.

– Это особые трубки, – с гордостью заявил Сгон. – Зрительные! Много чего можно увидеть… Полезли, вон, на липу – глянем, что там поделывают жрецы.

Рат охотно согласился – и в самом деле, любопытно стало.

В один миг парни забрались на дерево, с относительным удобством расположившись меж толстых ветвей. Десятник заглянул в трубки первым, посмотрел, довольно поцокал языком, а уж потом протянул зрительный прибор своему сотоварищу.

Ратибор приложил окуляры к глазам… и отпрянул: показалось, будто он оказался сейчас нос к носу с Великим Био! Треснутое бронестекло, огромные круглые «глаза»-фары, открытая топка на брюхе… в которую все те же жилистые жрецы швыряли тела погибших героев! Швыряли без всякого почтения, словно дрова в ненасытное устье прожорливой печки. Князя и башенных бояр поблизости видно не было, лишь Владислав с группой старых волхвов почтительно стояли поодаль, младшие же жрецы торопливо подтаскивали трупы.