Книга Двенадцать детей Парижа - Тим Уиллокс

– Этот глупец получил сатисфакцию, которую заслуживает. Ты не глуп и понимаешь, что все это ерунда. Уходи, или я тебя убью. Подумай о пареньке.

Тангейзер кивком указал на охваченного ужасом белокурого подростка.

Гугенот, только что хваставшийся победой в пяти дуэлях, тоже посмотрел на мальчика. Решимости у него явно поубавилось.

– Октавьен!

Ярость Бенедикта была сильнее боли. Матиас ударил его коленом в подбородок, и он распластался на полу. Октавьен побледнел, и его ладонь легла на рукоять рапиры.

– Хотите все прослыть трусами? – спросил Доминик. – Или вызов остается в силе?

Тангейзер перевел взгляд на него, и он отступил за спины своих гвардейцев.

– Вызов остается в силе, – подтвердил Октавьен.

– Тогда выбор времени, места и оружия за мной, – сказал госпитальер.

Никто не стал возражать против этого правила дуэльного кодекса.

– Сию минуту, во дворе, вон тем оружием, – Тангейзер указал на две прикрепленные над дверью булавы – шары на цепи, с обитой железом рукояткой. Октавьен что-то пробормотал и побледнел еще больше.

– Я не владею таким оружием, – выговорил он с трудом.

– Значит, я тебя научу.

Во дворе толпа освободила квадратную площадку, на которой дуэлянтам предстояло сражаться за свою жизнь.

Тангейзер отдал меч и кинжал своему малолетнему слуге.

– Будешь моим секундантом, Грегуар. – Он указал на Октавьена, который совещался с братьями. – Я собираюсь убить этого человека, понимаешь?

Мальчик кивнул и провел языком по своей раздвоенной губе.

– Если кто-то еще войдет в квадрат, ты должен принести мне меч. Беги изо всех сил. Держи его крепко за ножны, рукояткой ко мне. Покажи, как ты будешь это делать.

Грегуар скинул новые башмаки. Из дыр в чулках на его ногах торчали пальцы с кровавыми мозолями. Набрав воздуха в грудь, он взял меч за ножны и протянул рукоятку Тангейзеру:

– Так?

– Превосходно. Из тебя выйдет отличный секундант.

– Вы умрете, сударь?

– Не сегодня.

Госпитальер взял булаву и проверил надежность звеньев позвякивающей цепи. Шарнир на верхнем конце рукояти был прочным, но тугим от долгого бездействия. Соскоблив немного парижской грязи с сапога, Тангейзер смазал соединение. На поверхности тусклой железной сферы размером с крупное яблоко торчали тупые пирамидальные шипы. Такую разновидность булавы применяли против пластинчатых доспехов. Это оружие не было особенно популярным, поскольку требовало специального навыка.

Матиас ни разу в жизни им не пользовался. Он выбрал булаву только потому, что сам выбор, а также видимость, что он умеет с ней обращаться, сокрушат Октавьена еще до того, как начнется поединок. Братья окружили его противника, громко жалуясь на несправедливость, что еще больше подрывало его дух. Бенедикт всхлипывал, и на этот раз не от боли. Он просил прощения.

Солнце опустилось за крышу восточного крыла, окрасив новую черепицу и дымоходы в кроваво-красный цвет. Тангейзер взял булаву в левую руку и сделал круговое движение. Шарнир провернулся. Затем иоаннит повернулся спиной к заходящему солнцу и шагнул вперед. Толпа смолкла. Он опустился на одно колено, перекрестился и снова встал. Почувствовав, что все смотрят на него, рыцарь медленно повернул голову и окинул взглядом собравшихся во дворе гугенотов:

– Октавьен хочет драться в темноте?

Противник Матиаса отделился от братьев, которые похлопали его по спине. Слова их последних напутствий утонули в сгущающемся сумраке. Приблизившись, он взмахнул булавой снизу вверх, а когда она описала дугу за его головой, слегка наклонился вперед для большей устойчивости. Стало ясно, что Октавьен будет целить в ноги – лучшая тактика из возможных. Он обошел Тангейзера справа, пытаясь маневрировать, в чем, вероятно, был мастером, однако теперь едва не споткнулся.

Госпитальер продолжал идти вперед, держа булаву в левой руке у груди. В этой схватке он имел преимущество и поэтому смотрел Октавьену прямо в глаза. Будь он слабой стороной – а такое с ним случалось, и не раз, – то смотрел бы на губы противника, потому что глаза того, кто сильнее тебя, подобны затягивающей черной пропасти. Октавьен, как видно, не усвоил этого урока и пытался выдержать взгляд Тангейзера. Матиас приблизился к противнику – теперь их разделяло не больше трех ярдов. Гугенот по-прежнему пытался зайти с фланга, вращая свое оружие: похоже, в данном случае булава управляла человеком, а не человек булавой, и этого человека все больше и больше озадачивал тот факт, что иоаннит не поднимал собственное оружие.

Тангейзер продвигался мелкими шагами, левая нога впереди правой.

– Сдавайся, – предложил он.

Октавьен моргнул. Губы его сжались, указывая на то, что он готовится нанести удар. Он целил в бедро противника, как и ожидалось, но начал движение слишком рано, не сумев сделать так, чтобы цепь все время оставалась натянутой. Цепь звякнула, и удар получился медленным. Госпитальер убрал левую ногу, так что булава пролетела в нескольких дюймах от нее, и перехватил железный шар своего оружия правой рукой. Правая рука Октавьена, увлекаемая инерцией тяжелого снаряда, опустилась к животу. Он раскрылся, словно проститутка на кишащем вшами матрасе.

Матиас перенес вес тела на левую ногу и ринулся вперед, удерживая железный шар у основания шеи – так артиллеристы иногда соревнуются в бросании пушечных ядер. Октавьен все видел, но ничего не мог сделать. Вложив в удар вес всего тела, Тангейзер обрушил шар булавы на лицо противника.

Удар был такой силы, что рука дрогнула, но госпитальер напряг мышцы плеча и довел движение до конца. Октавьен глухо вскрикнул и рухнул на землю. Тангейзер наклонился над ним. Железный шар раскроил левую половину лица гугенота от челюсти до лба. Глаз, похоже, был вдавлен в череп. Тупые шипы разорвали кожу и мышцы щеки, сквозь остатки которой виднелись окровавленные зубы.

– Хирурги зашивали и не такое. Сдавайся, – снова посоветовал иоаннит.

Раненый покачал головой. Матиас оглянулся на кольцо из стоявших рядом суровых мужчин. Все молчали. Братья, похоже, были в шоке. Тангейзер взял рукоятку булавы правой рукой и поднял оружие.

– Я в третий раз предлагаю ему сдаться. – Он повернулся к Октавьену. – Сдавайся.

Тот снова покачал головой.

Тангейзер прикидывал, какой силы должен быть удар, чтобы пробить череп упрямца. Но его мышцы неожиданно отказались это делать. Мораль тут была ни при чем – просто рука решила, что с нее хватит. И с ее хозяина тоже. Матиас повернулся к Грегуару, но мальчик вдруг сорвался с места и побежал к нему.

Мальтийский рыцарь оглянулся. К нему с искаженным яростью лицом неуклюже бежал Бенедикт, держа оружие в левой руке. Из его горла вырвался рев. Услышав этот звук, остальные братья присоединились к нему.