Книга Волшебная книга судьбы - Валери Тонг Куонг

Как будто дом должен застыть навеки, стать тайным мавзолеем.

– Я, кажется, начинаю понимать Алису…

– Понимать Алису?

– Ее мать чокнутая. Ты сама сказала слово «одержимость»: она одержима. Как знать, может быть, ее тайна попросту в этом.

Как он мог быть до такой степени слеп?

– Без-Слез! Ты не понимаешь, что ее поведение, наоборот, великолепная аллегория, дань памяти в уважении? Пора бы тебе научиться ставить себя на место других. Сухие глаза – не твоя монополия.

Стыдливость, доведенная до крайности, – разве ты никогда не видел таких примеров? Для некоторых, представь себе, страдания – не повод. Боль не выказывается. О, согласна, это не везде правило. У моих дяди с теткой, например, все наоборот. Стонут, плачутся, рыдают по любому поводу. Этакие жертвы, принесенные на алтарь якобы несправедливой жизни. Хлебом их не корми, дай пожаловаться. Так вот, если выбирать, я, безусловно, предпочитаю сдержанность Алисиной матери. Ей больно, но она молчит, думая, наверное: к чему? Зачем подвергать себя людскому суду и дежурному сочувствию? Пытаться разделить то, что невыразимо? Ты сказал, что она сумасшедшая, а я тебе говорю: она сильная.

Без-Слез задумался, сидя рядом со мной. Он расстелил свою куртку на полу вместо коврика. Он курил сигарету, глубоко затягиваясь и выпуская колечки дыма.

– Допустим. Возможно, что в силу своего воспитания мать молчит. Но есть ведь и другая гипотеза этого молчания. Тайна. Мотив самоубийства Алисы. Подумай: если ее мать знала что-то, о чем ей невозможно заговорить? Что-то ужасное, что заставляет ее молчать? Мы ни в чем не можем быть уверены. Надо искать дальше, Мина.

Я вздрогнула.

– Ты прав. Я не имею права останавливаться. Я докопаюсь до нутра этой женщины и ее дома. Сольюсь со стенами, впитаю их воспоминания. Я стану частью их и в конце концов узнаю правду даже без их признания: меня не обмануть.

Я начну завтра.

* * *

Я прихожу на два часа каждое утро, иногда на три, когда скапливается много глажки – рубашки отца после очередной поездки. Она со мной не разговаривает, но это не важно. Она следует за мной, она рядом. Я постоянно ощущаю плечом ее взгляд. Я мою, драю, кормлю, наглаживаю. Я забочусь о доме, как заботилась бы об Алисе. И чувствую, что ее мать это чувствует. Не сказано ни слова, кроме простых распоряжений: мы выше слов. Каждый мой жест ее утешает. Мы – две потерянные души, блуждающие в одном промежуточном мире.

Без-Слез говорит, что я фантазирую. А я говорю, что он ошибается. Это очевидно, вот и все. Алиса заблуждалась насчет своей матери. Это не та пустышка, которую она мне рисовала. Ее надлом внутри, быть может, незаметен другим, но мне виден с каждым днем все яснее. Ее инстинктивные движения, когда она проходит в некоторых местах, ее нервозность, ее беспрестанные вздохи.

И еще эта манера наблюдать за мной. Мы с Алисой были ровесницами. Она, конечно же, ищет сходство, общие повадки, выражения. Разумеется, она и предположить не может, что мы были так близки, для нее я просто домработница, девушка, не стоящая внимания.

И все же я чувствую, что она начеку. Она следит за мной.

Я хорошо усвоила былые бабушкины уроки. Выжимаю лимон для чистки мрамора и выведения пятен ржавчины с гамака, рву в саду листья мяты и помидоров, чтобы отпугнуть насекомых.

И по-прежнему ни малейшего знака. Отца я не вижу, разве что мельком – иногда он уходит, когда я прихожу. Мне надо войти в ту самую комнату, может быть, я найду там дневник, стихи, рисунок, которые прольют свет, но засов словно дразнит меня, да и будь она открыта, мать всегда следует за мной по пятам.

Что же делать? Иногда я говорю себе, что искать нечего. Что Алиса так скучала, что придумала себе несчастье. Что она действительно была карикатурой на бедную богатую девочку, которую я порой бросала ей в лицо.

А пока дом идеален, я неутомима. Я так усердно работаю, что чувствую, как нарастают мускулы. Подниматься и спускаться по лестнице. Мыть, чистить, протирать. Переносить килограммы книг по искусству, модных журналов. Под конец я каждый день на коленках, зато сыта: мою пищу я черпаю в довольной улыбке матери, когда она протягивает мне конверт.

Ухожу я всегда с неохотой. Как правило, покинув дом, иду пешком до центральной площади на другом конце дороги, где находится несколько магазинчиков. Дальше никогда не захожу: я не готова вернуться в город, тем более к лицею или в «Гвоздики», – одна мысль, что я могу встретить дядю или тетку, приводит меня в ужас. На заработанные деньги я кое-что покупаю – всегда прижимаясь к стенам и опустив глаза. Запасаюсь провизией, прихватываю и всякие вещи для обустройства домика. Я, конечно, знаю, что не смогу оставаться там вечно. Зима меня выгонит, если раньше этого не сделает агент по недвижимости.

Я не дура. В домике или нет, рано или поздно придется начать все с нуля. Вернуться в более официальную жизнь, приручить будущее. Без-Слез говорит мне об этом, мягко, намеками. Твердит, что настоящее смягчает прошлое, что меня не в чем упрекнуть и что я не для того осталась жить, чтобы затвориться в хижине в саду. Намекает, что коль скоро поиски наши не продвигаются, может быть, стоит от них отказаться. Что решить вопрос Алисы – это важно, но еще важнее решить вопрос Мины.

Но я пока откладываю это. Мне некуда спешить. Слушаю, мотаю на ус, а там будет видно. Без-Слез настаивает. Не пасует ни перед какими доводами, уверяет, что если другие махнули на меня рукой, то я сама не имею права этого делать. Что рано или поздно придется принять решение, перевернуть страницу, перейти к следующему этапу, так зачем же терять время?

Это раздражает меня. Что он себе позволяет? Он, как и я, в плену у обстоятельств, хоть и маскирует свою участь притворством. Что сделал он со своей жизнью? Какое будущее уготовил себе, учитель? Какую новую главу начал?

Это кончается ссорами. Так повелось: мы оба успокаиваемся, нападая друг на друга. Иногда он уходит рассерженный. Не оглядывается. Надолго пропадает и не подает признаков жизни. Тогда я терзаюсь страхами. Что, если и его не станет? Что, если я не так важна для него, как он меня убедил? Всплывают мои худшие воспоминания, и я ничего не могу с ними поделать. Я сознаю свою уязвимость. Ругаю себя: будь же честной, Мина. Можешь сколько угодно строить из себя гордячку, но если он решит не возвращаться, ты опять покатишься вниз.

Ты свалишься так глубоко, что больше никто и никогда не различит твоего присутствия.

В сущности, не на это ли я надеюсь? Упасть раз и навсегда и никогда больше не подниматься?

Я совсем запуталась.

Но Без-Слез всегда в конце концов возвращается в домик. Не преминув расставить точки над i.

– Ты хочешь быть одновременно одна и не одна, в настоящем и в прошлом, виноватой и невинной. Хочешь избыть свое горе, но не приемлешь мысли, что можешь быть счастлива. Тебя бы устроил вывод, что тебе не выкарабкаться. Увы, это неверный выбор.