Книга Молоко с кровью - Люко Дашвар

– Готовность номер один! – оповестила семью Нина Ивановна и пошла открывать.

Степка как раз собирался уходить со двора.

– Степан? – Нина Ивановна сделала большие глаза. – Проходи!

Учительница прямо с порога хотела было сурово и конкретно, как на уроке, задать немцу главный вопрос: мол, и что это привело холостого парня в дом незамужней девушки, но интуиция подсказывала – лучше сначала завести немца в дом, усадить, закрыть дверь на замок, и вот потом…

Степка вошел в просторную гостиную, где на диване рядком, как два китайских болванчика, сидели неподвижные Тарас Петрович и Татьяна.

«Так вот от кого ей такой шнобель достался! – подумал, здороваясь с Тарасом Петровичем за руку, и удивился, как по-разному одинаковые носы могут выглядеть на разных лицах. – А Петровичу такой нос даже идет». Глянул на Татьянку, отчего-то покраснел и сказал:

– Добрый вечер!

Видимо, для Тараса Петровича это была кодовая фраза. Он услышал приветствие, вскочил с дивана, улыбнулся во все тридцать два, потер ладони и ударил Степку по плечу:

– По сто грамм? Для храбрости!

– Да можно, – растерялся Степка.

Нина Ивановна схватилась за сердце. Планы выдать дочку замуж рушились на глазах. Все, что будет после ста грамм для храбрости, учительница знала в деталях: вторая – за моряков, третья – за женщин, четвертая – за хряка Никитку, потом экскурсия в загончик, где и живет хряк Никитка, и прямо там снова – за знатного хряка, потом – «Жена! У нас что, уже и огурцы закончились?!», потом – «Кто с нами не споет – вражья падлюка! Жена, неси ружье!».

Учительница упала в кресло и покраснела от злости.

– Ну все! – процедила. – Я умываю руки!

Татьянка глянула на мать, на отца, который уже нес две чарки и бутылку горилки, на растерянного немца… Тоже покраснела, но не сдалась: вскочила с дивана, пошла к серванту с посудой, достала еще одну чарку, поставила на стол рядом с двумя другими и упрямо сказала:

– Я тоже буду!

– Доця… Давай я тебе винца легкого домашнего из погреба принесу, – предложил Тарас Петрович.

– Нет, – заупрямилась, – как вы, так и я.

– Я могу не пить, – вставил Степка.

– Как это? – У Тараса Петровича челюсть отвисла. Насупился и налил во все три чарки – через край.

– За ваш дом, – зачем-то ляпнул Степка.

– Годится! Вторая – за моряков! – Тарас Петрович уже выпил и наливал по второй.

– За моряков! – отчаянно выкрикнула Татьянка и выпила вторую.

– Годится! – качнулся Тарас Петрович. Налил. – Теперь – за женщин!

– За тебя, Татьянка, – сказал Степка и поднес ко рту третью.

У библиотекарши загорелись глаза. Она храбро выпила третью, подошла к Степке, но между ними втиснулся Тарас Петрович, положил им руки на плечи и приказал:

– Идем! Сейчас хряка покажу!

В темном загончике Степка зацепился за вилы, упал в солому и признался Татьянке, когда она кинулась помочь ему встать:

– Татьянка… Слышь? Так быстро пьют в вашем доме… Я так быстро не могу.

– А мы тут жить не будем! – ответила хмельная, а оттого отчаянно храбрая библиотекарша.

– А где? – удивился немец.

– У тебя.

– Так ты согласна за меня пойти? – не поверил немец, потому что был уверен – библиотекарша ни за что не согласится выйти за него, и Старостенкова с Маруськой затея обязательно провалится.

– Согласна, – и на шею ему бросилась.

У Степки отчего-то даже слезы на глаза навернулись. Ишь ты, какая хрупкая. Ручки тоненькие, не то что у Маруси. И сама – худенькая, маленькая. А горбатый нос тут, в темном загончике, вообще не видно. Ишь ты, какая трогательная. На шею бросилась. «Видела бы меня Маруська, – закрутилось в хмельной голове. – А то думает, ведьма, что я ей принадлежу. А на меня вот библиотекарша кидается. Да и не уродина вовсе, хоть нос, конечно, подкачал. И женюсь. Вот возьму и женюсь в самом деле. И пусть тогда Маруська локти кусает. Как она, не поступлю. Рядом со своей женой с чужой бабой забавляться не буду! Верным буду!»

– Давай завтра в сельсовет пойдем. Пусть распишут, – ляпнул.

– Без свадьбы? – испугалась она.

– Хорошо… Можем подождать.

Библиотекарша вдруг от Степки оторвалась, голову опустила, оттолкнула отца, который после общения с хряком уже перешел к следующему пункту программы и предложил выпить за хряка, и так горько выкрикнула на весь загончик, что даже Тарас Петрович замер с наклоненной к чарке бутылкой в руке.

– Значит, по Маруськиному приказу берешь меня в жены?

Немец растерялся.

– А Маруська тут при чем?

– Говорят, она председателю нашептала, чтоб тот приказал тебе на мне жениться.

– Не знаю я, кто там что кому шептал. Председатель выбирать велел – или в институт ехать, или жениться. Мне лучше жениться…

– Что?! – библиотекарша ушам не верила. – Ты отказался от учебы ради меня? Быть этого не может!

– Дети, айда до хаты, – пришел в себя Тарас Петрович. – У меня еще один тост есть.

– Не хочешь, не выходи за меня… – Немцу послышалось что-то враждебное и чужое в Татьянкином голосе. Пожал руку Тарасу Петровичу. – Пойду я…

– Ну и иди! Хоть совсем пропади! – беспомощно выкрикнула библиотекарша и бросилась в дом.

Уже поздним вечером, когда Тарас Петрович, исполнив любимую программу на все сто, сладко храпел на диване, Нина Ивановна спросила дочку:

– Так и сказал?

– Так и сказал: «Не поехал учиться, чтоб на тебе жениться».

– И чего ж ты тогда тут сидишь? – всполошилась мать.

– А что мне теперь делать? Обидела я его. Намолола черт знает что!

– Зачем?

– Горилка! – плачется Татьянка. – Три чарки выпила, чтоб, значит, отец его без меня к хряку не потянул. И все, в чем сомневалась, на языке оказалось.

Нина Ивановна налила стакан рассола, поставила перед дочкой и приказала:

– Пей и иди!

– Куда?

– К нему.

– И что я ему скажу?

– Да уже хватит вам разговоры разговаривать! Наговорились сегодня обо всем! И о моряках, и о женщинах, и о хряке, трясця матери! Делай уже что-нибудь, а то вот так и просидишь до старости.

Горькие слова вернули библиотекарше решимость. Она опрокинула стакан рассола и пошла к двери.

– Мама! Если к утру не вернусь, значит – или замуж выхожу, или утопилась!

– С Богом, дочка! – благословила Татьянку учительница.

На улице уже совсем стемнело. Степка сидел на лавке и курил «Пегас». Татьянка, пошатываясь, подошла, дохнула на немца рассолом и горячо заверила: