Книга Все из-за меня (но это не так). Правда о перфекционизме, несовершенстве и силе уязвимости - Брене Браун

Если мы тратим силы на то, чтобы превзойти другого в борьбе за «последнее место», или наступаем друг на друга, чтобы выбраться из болота стыда, то стыд победит нас всех. Он победит, потому что, когда нам говорят «это ничего», мы и чувствуем себя ничем. Большинство из нас будут растить свой стыд в молчании, потому что не рискнут поделиться чем-то таким, что может быть «не так ужасно», как у кого-то еще, или «недостаточно ужасно», чтобы гарантировать эмпатию.

Лоррэн, девушка чуть за двадцать, рассказала, как ей было стыдно, когда она однажды рассказала своей соседке по общежитию про своего брата-подростка. Брат был болен шизофренией и до того, как его начали лечить, успел совершить насильственные действия. «Она несколько раз спрашивала меня про брата. В конце концов я все рассказала и заплакала. Я объяснила, что я стыжусь не брата, а того, что родители держат его в интернате для душевнобольных. Она промолчала в ответ». Когда я спросила Лоррэн, что было дальше, она ответила: «Подружка встала, а потом возразила мне: “Это пустяки. Вот у Кендэлл маленькая сестренка погибла в автокатастрофе. Это гораздо хуже”. И пошла в ванную. Я почувствовала себя ничтожеством. Лучше бы я ничего ей не рассказывала».

Мы не знаем, почему соседка Лоррэн не смогла или не захотела ответить эмпатией. Может, она испугалась чувств, которые заметила в Лоррэн, или просто ей не было дела до всего этого. Причины могут быть разные. Вот еще пара распространенных реакций, служащих примером того, как легко промахнуться мимо эмпатии.

«Мне кажется, что мой брак разваливается у меня на глазах».

Ответ А: «Да ну, вы с Тимом такая прекрасная пара, у вас все будет хорошо, я уверена».

Этот ответ сигнализирует собеседнику: «меня не услышали» и «им неинтересно».

Ответ B: «У вас хоть есть чему разваливаться. У нас-то с Джоном уже много лет нет настоящего брака».

Такой ответ я называю «повернуть на себя». Ни участия, ни эмпатии в нем нет ни капли. В том, что касается эмпатии, жестких правил мало, но одно точно есть: никогда не начинай предложения с «…хоть».

«У меня был выкидыш». – «Ты хоть забеременеть смогла». – «У меня нашли рак». – «Хорошо хоть нашли вовремя». – «Моя сестра борется с алкоголизмом». – «Ну хоть не с наркоманией».

Эти «хоть» свидетельствуют исключительно о нашем собственном дискомфорте. Этим словом мы просто затыкаем собеседнику рот.

Ответ C: «Тебе одиноко, наверное. А я могу чему-нибудь помочь?»

Вот в этом ответе присутствует эмпатия. В этом варианте нет осуждения. В нем предпринимается попытка понять, как собеседник может себя чувствовать. Даже если ему не одиноко, он имеет возможность ответить, и он знает, что вы стараетесь понять его мир.

Желание «найти нужные слова» или «правильно отреагировать» может быть самым большим препятствием для эмпатии и сочувствия. Мы начинаем тревожиться, не скажем ли что-нибудь не то, и, еще не начиная говорить, уже теряем возможность помочь человеку. Мы тушуемся, меняем тему или просто уходим. От соседки Лоррэн не требовалось волшебных слов. Она могла просто сказать: «Ой, вам, наверное, всем от этого так тяжело». Или: «Я бы тоже очень переживала. А как ему там живется?»

Иногда мы едва услышали чей-то рассказ о стыдной ситуации и уже хотим защититься даже от этого. Мы не хотим слушать. Даже слушать – может быть слишком больно. Одна из причин того, что эмпатия и сочувствие так могучи, – тот факт, что они показывают человеку: «Я могу это выслушать. Это трудно, но я здесь, с тобой».

Чересчур глубокие размышления

Еще один способ избежать эмпатии – убедить себя, что мы не можем по-настоящему понять обстоятельства, в которых не побывали. Соседка Лоррэн могла подумать: «Я не представляю, как это – когда брат психически болен. Как же я могу знать, что ответить?» Ключевой момент в том, что если мы хотим налаживать связи, которые действительно помогут нам двигаться от стыда к эмпатии, то мы не можем сопереживать только редким людям, пережившим то же, что и мы сами. Мы должны научиться иметь дело с ситуациями и происшествиями, о которых говорят другие, и пытаться войти в их положение, нам нужно научиться сопереживать.

Например, одна из участниц рассказывала, как трудно ей, афроамериканке, приходится в медицинском вузе. Вот как она описывала свой опыт: «Я стыжусь того, что для колледжа я слишком черная, а для моей семьи и друзей – слишком белая. Все студенты-медики смотрят на меня как на чуждый элемент. Будто я живая иллюстрация “политики равных возможностей”. Дело не только в цвете кожи. Я к тому же из бедной семьи. В колледже учусь на стипендию. Большинство моих друзей получили неполное среднее. Понятно, что в колледже я от всех отличаюсь. А когда приезжаю домой, мне и от близких достается. Бабушка однажды сказала: “Свой белый халат и белые замашки оставь, пожалуйста, за дверью. Хватит корчить из себя Маркуса Уэлби[2]”. Я вела себя как обычно, но они посчитали, что я возомнила, будто я лучше, чем они. Это не так. Я просто хочу чувствовать себя своей хоть где-то».

Осмелюсь заметить, что большинство из нас – не студентки-медики с темной кожей. Большинству из нас незнаком опыт совмещения мира медицины (преимущественно белого и мужского) с жизнью в афроамериканской семье. Если мы прочитаем этот рассказ и подумаем: «Да, ей не позавидуешь, но себя я в таких условиях не представляю» – мы упустим возможность проявить эмпатию. А это важно, потому что наш уровень устойчивости к стыду зависит в равной мере от нашего умения принимать эмпатию – и от умения ее проявлять.

О том, как обычно упускают возможность проявить эмпатию, пишут Джин Бэйкер Миллер и Ирэн Стайвер, исследователи и терапевты из Стоун-центра: «Феномен эмпатии – базовый для всех наших отношений [17]. Мы имеем дело с чувствами, которые присутствуют в отношениях, либо поворачиваясь к человеку лицом – либо отворачиваясь спиной. Если мы отворачиваемся от других, не проявляя понимания того, какие чувства они испытывают, мы неизбежно оставляем человека в какой-то степени недооцененным. Мы также неизбежно отворачиваемся от всей полноты взаимодействия с нашим собственным опытом, обращаясь с ним совершенно нерациональным способом, то есть изолируя себя от других».

Если мы чуть-чуть покопаемся в нашем собственном прошлом, то многие смогут вспомнить, как они стояли одной ногой в одном мире, а другой – в другом. Почти все мы знаем, каково это. Когда я внимательно отнеслась к переживанию балансирования между медицинским колледжем и семейной жизнью, я вдруг подумала о том, как трудно совмещать роль матери и карьеру в мужском академическом мире. Когда я на работе, все окружающие как будто говорят мне: «Прекрасно, что у тебя есть дети, но здесь это никому не интересно. Когда они болеют, ты должна быть здесь. Если садик закрылся, сюда их лучше не приводить». То есть в этом мире мне позволено быть матерью, если только я не отвлекаюсь от академической работы. А в другом мире я – мама, и с моей работой, которая важна для меня, можно смириться, но только если это не нарушает жизни нашего дома.