Книга Женщина в черном 2. Ангел смерти - Мартин Уэйтс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Да со всем вообще.
Щекой она чувствовала его дыхание, ноздрями впитывала приятный запах лосьона после бритья. Гарри не отводил взгляда.
– Ева?
Потрясенная до глубины души, она стремительно обернулась, в дверях стояла Джин. Как давно она тут, Ева не знала.
Джин холодно улыбнулась:
– Как вы полагаете, не пора ли начинать утренние занятия?
– Да, разумеется. – Ева принялась разглаживать складки ничуть не смявшегося платья.
Джин кивнула самым вежливым образом:
– Доброго вам дня, капитан.
Развернулась и выплыла из дортуара. Пронзительно зазвенел колокольчик, собирающий детей на урок.
Ева и Гарри уставились друг на друга и, одновременно ощущая, как разорвалась меж ними связь интимности, фыркнули.
– Я почувствовал себя ее учеником, – ухмыльнулся Гарри, – причем неисправимым двоечником.
Ева сдавленно усмехнулась.
– Вы снова надели свое рабочее выражение лица? – спросил он негромко.
Ева, не отводя взгляда, улыбалась широко и светло.
– Возможно, – предположила она, – как раз это мое лицо – настоящее…
Холодный ветер завивал барашки на воде по обе стороны от дороги Девять жизней. Пена собиралась снежными холмиками, волны лизали края насыпи, пачкали белым и откатывались назад, в никуда. Отступление, за которым непременно последует новая атака…
У Гарри задрожали руки, и он сильнее вцепился в руль своего джипа. Когда ведешь машину, следует смотреть перед собой, незачем отвлекаться на ерунду, творящуюся по обе стороны дороги. Как же он ненавидит воду! Шум волн нарастает в воображении, громче и громче, едва не разрывает барабанные перепонки, нет, этот грохот чересчур силен даже для девятого вала, он усиливается и усиливается, давит на мозг, ритмичное биение волн сливается с ритмом сердца и дыхания. Гром, грохот!
Гарри жадно, отчаянно хватал ртом воздух. Машина двигалась все медленнее.
А потом ветер донес до него новые звуки, неведомо как прорвавшиеся сквозь оглушительный рев волн.
Слабые жалкие звуки, однако ошибиться невозможно. Человеческий крик, за ним – еще и еще. Кто-то зовет на помощь. А потом – ничего, словно крики объяла и захлестнула бушующая вода.
Захлестнула?
Утопила?
Гарри остановил машину, отнял трясущиеся руки от руля. Попытался отсечь от сознания шум моря и замирающие, эхом отдающиеся мольбы о помощи, звучащие в мозгу. Старательно зажмурился, нахмурил брови. Ощутил, как с привычной бесполезностью и безнадежностью нарастает в душе гнев и страх. Яростно саданул по рулю, и еще, и еще, он бил снова и снова, пока, наконец, не замер в изнеможении, тяжело дыша и силясь собрать воедино разбитый в осколки душевный покой.
Потер глаза. Осмотрелся. Прислушался. Крики утопающих смолкли. Гарри даже стало любопытно, в реальности ли он их услышал или принес сюда с собой? Внутри себя?
Он вдавил педаль газа в пол и поехал к твердой суше так быстро, как только мог.
За спиной у него медленно падали хлопья первого снега.
Вечером Ева захлопнула парадную дверь и старательно закрыла замок ключом. На дворе было холодно, шел снег. Да и внутри, если честно, тоже немногим теплее.
«Гарри заехал в гости», – думала она. Гарри очень ей нравился. Такой обаятельный, такой красивый молодой человек, но это не главное, нет, в нем явно есть что-то большее. Кажется, внутри себя он носит некую затаенную боль или печаль, хорошо скрытую за озорным юмором, видимую далеко не каждому, но явную для тех, кто скрывает у себя в груди нечто похожее. «Родственные души, – мелькнуло в голове у Евы. – И – да, он тоже мной заинтересовался!»
Даже не пытаясь стереть с губ улыбку, она вернулась в холл – и внезапно замерла на полушаге.
Под ногами хрустнула половица.
Ева снова ступила на нее. Очень осторожно.
Половица была вздувшаяся, бесформенная, почерневшая от гнили и сырости, а еще в ней, прямо посередине, красовалась изрядная дыра. «Опасно для детей, – подумала Ева, – пускай-ка Джим Родс в следующий приезд ее заменит. Или Гарри».
При мысли о Гарри на губах у нее вновь заиграла улыбка.
Ева опустилась на колени, чтоб получше осмотреть дыру, и отдернулась в шоке.
Глаза. Темные на белом лице, сверкающие ненавистью и угрозой, эти глаза смотрели на нее снизу вверх, из-под половиц.
Сердце в груди у Евы заплясало. Она склонилась сильнее и пристально вгляделась в дыру.
Никого, разумеется.
Ева поднялась на ноги, окинула взором холл – тот был пуст. Она торопливо прошла на кухню, распахнула дверь – там сидела у стола Джин, устало растиравшая опухшие щиколотки. Подняла взгляд на разгоряченное лицо молодой учительницы.
– Чайник вскипел, хотите? – кивнула директриса на чашку на столе.
– Извините, – Ева сглотнула, – это не вы сейчас были в подвале?
– Пару минут назад была, – сказала Джин, в последний раз потерла ногу и отхлебнула из чашки. – Не слишком приятное место, верно? Вонь такая, что вздохнуть сил нет.
Ева посмотрела на пол. На Джин. На чашку чая на столе, на поднимающийся от чашки пар. Нет, может, она и впрямь случайно увидела в дыре в половице Джин? Но тогда как ей удалось подняться в кухню за время, которое потребовалось Еве, чтоб до той же самой кухни добраться из холла? Да еще и чайник вскипятить?
– Выпейте чаю, – посоветовала Джин.
Ева вышла из ступора.
– Чаю? Ах да… конечно.
«Может, со мной что-то творится? – думала она. Может, я с ума схожу? Сначала прошлая ночь, а теперь еще и это?»
Она взяла чашку из буфета, налила в нее чай из чайника.
Галлюцинация, вот и все. Как и прошлой ночью. Что ж еще? Разумеется, галлюцинация.
Села за стол, отхлебнула из чашки. Приказала себе: не смей об этом думать, поговори о чем-нибудь нормальном.
– А вашего супруга… с началом войны немедленно призвали опять? – брякнула Ева и незамедлительно раскаялась в своих словах. Или недостаточно ясно Джин до нее донесла, насколько не терпит вопросов о своей частной жизни?
К ее огромному удивлению, директриса лишь мягко улыбнулась:
– Нет. Он у меня с действительной службы и не уходил. И мальчики наши оба – тоже военные.
Ева подалась вперед, потянувшись к нежданной теплоте:
– А фотографии их у вас есть?
В глазах Джин будто ставни захлопнулись.
– С чего бы? Я и без того помню, как они выглядят.
