Книга Особо опасен - Джон Ле Карре

Бахман засмеялся, оценив шутку.

— А он?

— Не понял. «Чек? А что это?» Потом спрашивает, где они живут. У себя в банке или в частных домах.

— А вы что?

— Послушай, говорю, ты парень вежливый, и Аллах велел тебе стать врачом, так что перестань задавать дурацкие вопросы. Лучше отдохни в блошином приюте, поспи на нормальной кровати и заодно познакомься с приличными людьми, которые тоже жаждут спасти человечество.

— А он?

— Сунул мне в руку полусотенную. Голодный псих, татарская душа, дает старому лагернику новехонькую полусотенную за стакан паршивого супа.

Адмирал взял деньги у Бахмана, распихал по карманам все, что оставалось на столе, включая недопитую бутылку водки, и вернулся к своим морским дружкам в соседний кабинет.

#

После этой встречи Бахман на несколько дней ушел в свою излюбленную молчанку, из которой Эрна Фрай и не пыталась его вытащить. Даже новость о том, что датчане арестовали водителя грузовика по обвинению в контрабанде людей, не сразу его расшевелила.

— Водитель грузовика? — переспросил он. — Тот, что привез его в Гамбург на вокзал? Тот самый?

— Да, тот самый, — подтвердила Эрна Фрай. — Два часа назад. Я скинула тебе всю информацию, но ты был весь в делах. Копенгаген известил корком в Берлине, а те переслали ее нам. Довольно обстоятельная справка.

— Подданный Дании?

— Да.

— Датчанин по происхождению?

— Да.

— Перешел в ислам?

— Ничего похожего. Хоть раз посмотри свою почту. Он родился в лютеранской семье и сам лютеранин. Единственный его грех — это брат, связанный с организованной преступностью.

Теперь он весь обратился в слух.

— Две недели назад плохой брат позвонил хорошему и сказал, что один богатый молодой человек, потерявший паспорт, должен прибыть в Копенгаген на грузовом корабле из Стамбула.

— Богатый? — перебил ее Бахман. — Насколько богатый?

— Пять тысяч долларов сразу за то, чтобы вывести его из доков, и еще пять тысяч за благополучную доставку в Гамбург.

— Кто платил?

— Молодой человек.

— Из собственного кармана? Десять тысяч наличными?

— Выходит, что так. Хороший брат сидел на мели, поэтому он, не включив голову, взялся за дело. Имени пассажира он не знал, и по-русски он не говорит.

— Где сейчас плохой брат?

— За решеткой, само собой. Они сидят в разных камерах.

— Что он говорит?

— Он от страха наложил в штаны и предпочел бы остаться в тюрьме, чем получить пулю от русской мафии.

— Их мафиозный босс стопроцентно русский или мусульманин?

— По словам плохого брата, его московский сообщник — уважаемый чистокровный русский авторитет, проворачивающий самые крупные дела в мире организованной преступности. У него нет времени на разных мусульман, которых он с удовольствием утопил бы в Волге всем скопом. На брата-плохиша он вышел, чтобы оказать услугу своему дружку. Кто этот дружок, наш скромняга спросить не осмелился.

Она откинулась на спинку стула и, прикрыв глаза, ждала, пока Бахман переварит эту информацию.

— Что говорит корком? — спросил он.

— Бормочет что-то невнятное. Корком нацелен на влиятельного московского имама, раздающего деньги разным сомнительным благотворительным организациям исламистского толка. Русские знают об этом. И он знает, что они знают. Почему они смотрят на это сквозь пальцы, остается загадкой. Корком твердо верит в то, что имам и есть тот анонимный дружок русского мафиози. При том что нет ни одного факта, что он финансирует побеги русско-чеченских бродяг, желающих изучать медицину в Гамбурге… Да, и он дал ему свое пальто!

— Кто?

— Хороший брат, тот, что привез нашего героя в Гамбург, пожалел его — еще простудится в наших северных широтах и умрет — и отдал ему свое пальто. Черное, долгополое. И у меня есть для тебя еще один брильянт.

— Ну-ка?

— У Игоря из соседнего корпуса есть сверхсекретный информатор внутри русской православной общины Кёльна.

— И?

— По сообщению этого бесстрашного информатора, православные монашки-затворницы из городка неподалеку от Гамбурга недавно взяли под свое крыло молодого русского мусульманина, погибавшего от голода и с психическими отклонениями.

— Богатого?

— Сие не установлено.

— Вежливого?

— О да. Сегодня вечером Игорь встречается со своим информатором в условиях повышенной секретности, чтобы обсудить размер вознаграждения за историю во всех подробностях.

— Игорь придурок, и все его истории не стоят ломаного гроша, — сказал Бахман, собирая все бумаги и пряча их в старый потертый дипломат, на который никто бы не позарился.

— Куда ты идешь? — поинтересовалась Эрна Фрай.

— В соседний корпус.

— Зачем?

— Сказать любезным «защитникам», что этот парень наш. Сказать им, чтобы оградили нас от полиции. Дать им понять, что если полиция, как это ни маловероятно, все же его найдет, пусть не оповещают армию и не начинают маленькую войну, а тихо отойдут в сторонку и немедленно поставят нас в известность. Мне нужно, чтобы этот парень выполнял то, ради чего он сюда приехал, и как можно дольше.

— Ты забыл свои ключи, — напомнила ему Эрна Фрай.

Глава 4

Не приезжайте в кафе на такси.

Столь же категоричной Аннабель Рихтер была в отношении одежды Брю. «Мой клиент считает всех мужчин в костюмах тайными агентами полиции. Оденьтесь неформально». Лучшее, что он смог придумать, были серые фланелевые брюки, спортивный пиджак от «Рэнделла» из Глазго, в котором он ходил в гольф-клуб, и плащ из «Акуаскьютума», лондонского магазина мужской одежды, на случай, если снова разразится потоп. В качестве жеста доброй воли галстуком он пренебрег.

На город опускались первые сумерки. После прошедшего ливня небо расчистилось. Пока он залезал в такси и говорил шоферу, куда ехать, прохладный бриз пытался снять с озера стружку. Высадившись на незнакомой улице в скромном квартале, он на мгновение растерялся, но тут же воспрянул духом, увидев обещанный ею указатель. Фруктовые лотки перед бакалейной лавкой халяль[7]светились красно-зелеными огнями. Белые огни ресторанчика «Кебаб» заливали все близлежащее пространство. Внутри, за угловым столиком, покрытым пурпурной скатертью, сидела Аннабель Рихтер, перед которой стояла бутылка с минералкой без газа и отставленная миска с тапиокой, посыпанной желтым сахарным песком, как показалось Брю.