Книга Игра с огнем - Елена Гайворонская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«– Мань, ты вправду выйдешь за него?
– Конечно, почему – нет?
– Но он же совсем мальчишка…
– Как будто я – старуха…
– Ему только восемнадцать, какой из него муж?
– С собственным домом и пропиской, дурочка. Не Москва, конечно, но лучше чем ничего. Или ты думала: я до пенсии буду гнить в вонючей общаге? Главное, он меня любит и сделает все, что я захочу. И ты переедешь к нам. А подвернется лучший вариант – всегда можно развестись. И отсудить свои «метры». Да не делай таких страшных глаз: я же не стану выгонять его на улицу.
– Ты не боишься, что он узнает, что ты встречаешься с другими?
– Откуда? Кто ему расскажет? Ты?
– Нет, конечно.
– Вот и заткнись. Маленькая недотепа, ты совсем не знаешь жизни. Ты такая же наивная, как мой юный жених. Черт возьми, иногда я думаю: из вас могла бы получиться неплохая парочка. Хочешь, уступлю?
– Как ты можешь быть такой циничной, Марианна?
– «Циничной?» А что это такое? Слово из университетского словаря? Нам, людям простым, ни к чему задумываться о столь высоких материях. А ты, валяй, сиди, дожидайся необыкновенной любви. Так и помрешь старой девой…»
– Почему?! – Крикнула Александра сорокалетней женщине, глядящей из зеркала, по щекам которой, затонированным эстилаудеровским кремом, катились крупные слезы. – Почему это должно было случиться именно с нами?!
На мгновение припухшие серые глаза сменились прозрачно-зелеными, в которых стыли гнев и презрение.
«Перестань реветь, идиотка, возьми себя в руки».
Александра, вздрогнув, замерла, и впрямь перестав плакать, медленно обернулась на застекленную рамочку с белокурым портретом.
«Ты всегда должна меня слушаться, потому, что я – старшая, помнишь? Ты все помнишь?»
– Да, – прошептала Александра в негодующую пустоту зеркала, – Я помню все…
Год 1978. Сентябрь.
Комната была небольшой, окна забиты фанерой, стены выкрашены в грязно-синий цвет. Пахло карболкой и чем-то еще. Железная дверь отворилась, и скучный санитар в замызганном халате привез железную каталку, на которой лежало что-то, накрытое простыней болотного цвета.
– Во, – сказал он, – смотрите. – И откинул плотную ткань.
– Это ваша сестра? – спросил мужчина в милицейской форме.
Золотистая прядь на гибсово-белом виске… Темный сгусток в уголке сведённого судорогой полураскрытого рта… Проваленные впадины остекленевших глаз… Скрюченные пальцы с длинными ногтями немыслимого сине-зеленого цвета… Бурое пятно на светлом ситце, чуть пониже груди…
– Это ваша сестра?
– Это ее платье. Она недавно купила…
– Девушка, нас не интересует платье. Это – ваша сестра? Покойница – ваша сестра? Вы ее узнаете?
– Нет…
Эта неподвижная, пахнущая карболкой девушка с ледяными руками не может быть Марианной. Манька никогда не стала бы так пахнуть. Она веселая, взбалмошная, самонадеянная, теплая, живая…
– Как «нет»? – раздраженно рявкнул мужчина в милицейской форме, – Что Вы мне голову морочите? Вот документы: Звонарева Марианна Дмитриевна… Пятьдесят восьмого… Место рождения… Фотография. Все сходится. Опознавайте и расписывайтесь.
– Нет! – закричала Шура во весь голос и стены ответили несмешливым эхом. – Нет! Нет! Господи, за что?! Как я маме скажу?!
Люди в форме оторвали ее от тела сестры, вытащили в коридор, а она продолжала кричать и рваться вслед за ускользавшей Марианной. Пришел человек в белом халате со шприцем, силой разогнул ей левую руку, сделал укол. Потом кто-то сунул какую-то бумажку, велел поставить подпись, и Шура расписалась. Тогда ее, наконец, оставили в покое. Она сползла по грязно-синей стене вниз и, сжавшись в болезненный комочек, уткнувшись носом в колени, впервые ощутила, насколько велик, враждебен и невыносимо холоден этот мир для нее одной.
Я помню все!
Александра выдернула из-под струящегося атласного покрывала оборчатую подушку, ударила ее кулаком, увенчанным большим бриллиантом. Подушка не ответила. Александра вновь нанесла удар, другой, третий, превращая тончайший парижский, цвета маренго шелк в жалкие клочья. Она била долго, с нараставшим остервенением, не выпуская ни единого звука из сухих закушенных губ. Подушка жалобно кряхтела, испуская дух, выплевывая пуховые внутренности, прилипавшие тотчас к волосам, плечам, коленям Александры…
Наконец, она выдохлась, рухнула в мягкий пуховый снег, долго лежала неподвижно. А затем поднялась, отерла мелкие бисеринки проступившего пота. Подошла к зеркалу. Поправила прическу, выбрав из пепельных волос мягкие белые комочки, подкрасила губы в живой естественный цвет, надела шляпку. Перед выходом позвонила горничной и велела прибрать в комнате.
Ближе к десяти вечера бистро опустело. Последней уходила Тамара. Галина еще днем громогласно раздала всем ценные указания, залезла в свою «десятку» и укатила «ублажать налоговиков».
– Обычно я дожидаюсь охранника, – робко сказала кассирша-бухгалтерша Марку, – но у меня собака не выведена…
Марк растеряно пожал плечами, мол ступайте, ему все равно некуда спешить и не к кому… Расчувствовавшись, Тамара сообщила, что по телевизору скоро начнется 157-я серия не то «Марисоль», не то «Исабель» и кивнула на маленький «Томпсон» в углу: посмотри пока Егор, охранник, не приперся, а то он такое хорошее кино вечно на какой-нибудь поганый боевик переключит. Вот и дети, злыдни, как уставятся в ящик – собаку вывести позабудут, мучают животное… еще минут пять Марк внимал тяготам Тамариной жизни, монотонно кивая, не вникая в смысл произносимых слов, вылетавших из расплывшихся, в клочках плусъеденной розовой помады губ. Его мысли уносились к покосившимся стенам старого дома, в который, как в заброшенный склеп, ему до коликов в животе не хотелось возвращаться…
– У Вас есть дети? – спросил он невпопад.
– А как же! – С готовностью откликнулась Тамара. – Трое! Два пацана и девочка… – Она снова назвала их лодырями и балбесами, но в ее голосе слышалась гордость за свое большое шумное веселое семейство.
– Дверь за Тамарой закрылась, а он все сидел, уставившись в невидимую точку на горбатой стене.
– Вскоре пришел охранник – здоровенный мужик в серой квадратно-пятнистой форме, с кобурой на ремне. Зевнув, спросил:
– Ты кто? А… будем знакомы. Егор. – И протянул огромную, на удивление мягкую, как подушка ладонь. – Чей-то мне Галка говорила… Ну, давай за встречу. – Подмигнув, охранник извлек из потрепанной авоськи поллитровку «Столичной».
– Спасибо, я не буду, – вспомнив наказ Георгий Аркадьевича, наотрез отказался Марк.
– Да ты че! – Озадаченно развел ладонями Егор, – Обижаешь.