Книга Расцветающая роза - Сьюзен Барри

Невзирая на ее сопротивление, графу удалось ухватить Кэтлин за руку и надежно застегнуть браслет. Зардевшись, она смотрела, как сверкают рубины, и испытывала в то же время неловкость оттого, что с ее желаниями не посчитались. Бьянка, ласково потрепав гостью по щеке, повела их в столовую, где поначалу разговор не клеился. Паоло с восхищением взирал на англичанку, блиставшую нарядом и драгоценностями его сестры, но то ли он слишком проголодался, то ли покуда не находил нужным осыпать ее комплиментами, но он не произнес ни слова, пока не принесли второе блюдо, но и тогда позволил себе лишь прокомментировать превосходную еду. А этого, как всегда, было много, и для них троих стол был сервирован множеством серебряной посуды, цветами и фруктами. Кэтлин вспоминала свои домашние походы в лавку к зеленщику за фруктами и думала, не мерещится ли ей это все и наяву ли она пользуется таким гостеприимством в итальянском палаццо. И всякий раз, ощущая на запястье тяжесть браслета, ей думалось, избавится ли она от тягостного чувства и сможет ли найти силу воли не позволить Паоло завладеть ею.

Отужинав, они вернулись в салон, где Бьянка приготовила кофе в старинном изысканном кофейнике. Паоло вышел на балкон, Кэтлин неловко присела на гобеленовый стульчик, графиня же принялась наигрывать на большом рояле Шопена в ожидании гостей. Кэтлин не хотелось выходить на балкон к Паоло, хотя ночь была восхитительной, звезды сияли в лиловых небесах, бросая отблески на темные воды каналов, мерцали окна соседних палаццо. Это чувство возникло потому, что граф странным взглядом собственника смотрел на нее за ужином; ей было тягостно, что рано или поздно придется обнародовать правду. А притом, если они искренне ею увлечены, это привело бы к некоему замешательству, которое наверняка усугубилось бы тем, что ее наследство значило намного больше ее самой.

Она уже стала соображать, что бы такое придумать, как сократить свой визит, может, послать самой себе телеграмму со срочным вызовом домой, распрощаться с Венецией… Она услышала неожиданно голос Паоло:

— Идите сюда, милая! Ночь такая теплая, вы столько теряете!

Она с неохотой вышла на украшенный цветами балкон под эти неправдоподобно далекие звезды; он снисходительно улыбнулся и ласково положил руку ей на плечо.

— Знаете, — обратился он к ней, — вы совсем не похожи на вашу сестру. Она абсолютно лишена робости и застенчивости, тогда как вы в полной мере обладаете этими свойствами. Так и хочется немедленно вас полюбить за то, какая вы есть!

— Что вы под этим подразумеваете? — спросила Кэтлин, слегка сдвинув брови… На самом деле она прекрасно знала, что он имел в виду.

Паоло усмехнулся:

— Я о том, что любой мужчина стал бы счастлив с такой женой, Кэтлин. Как мне нравится это имя! Такое мягкое и своеобразно-ирландское.

— Я лишь наполовину ирландка, — поправила его она.

— И Бриджет — Арлетт тоже полуирландка, но у нее нет вашего странного неуловимого очарования и таких огромных, удивленных глаз. — Он коснулся ее щеки, так же, как и его сестра. — Дорогая, вот-вот подойдут гости, и мы не сможем поговорить, но мне хочется, чтобы вы знали… впрочем, вы должны уже прекрасно понимать, что я нахожу вас на редкость привлекательной! — Он даже повысил голос и придвинулся к ней ближе. — В жизни не испытывал ничего подобного — столько естественности, неиспорченности…

— Полагаю, это ваши гости, — заторопилась Кэтлин при виде темного силуэта гондолы, сворачивающей к палаццо.

Граф что-то неразборчиво пробормотал по-итальянски, явно неодобрительное, похоже, он выругался не сдержавшись.

— Еще рано, — чуть ли не взъярился он, — в Италии не любят приходить первыми, да и мы только что поужинали…

— Одиннадцать часов, — с оттенком удовольствия заметила Кэтлин, — для Англии это поздно.

— Ну, вы не в Англии, малышка, — отмахнулся он. — Помните поговорку: будучи в Риме, делай как римлянин!

— Или в Венеции, — прошептала она, несколько удивившись его взволнованности.

Они наблюдали за длинной гондолой, пристающей к причалу. И в первый раз Кэтлин поразило, что практически все гондолы здесь черные, и произнесла свою мысль вслух всего лишь из желания хоть что-то сказать. Он объяснил: в пятнадцатом веке вышел эдикт, предписывающий всем гондолам облечься в траур, с тех пор все так и осталось. Сделано это было под предлогом ликвидации конкуренции, но в действительности явилось следствием политических интриг. В те времена насилия черная гондола была идеальным средством беспрепятственно ускользнуть от врагов темной ночью; лишь послам разрешалось иметь золоченые, и это было не только знаком престижа, но и средством надзора. И опять причиной была политика.

Кэтлин увлек рассказ графа, и, наблюдая за появлением первых гостей, она подумала: сколько же раз зловещая черная тень накрывала ступени дворца со времен введения того эдикта.

Но ее интерес к столь абстрактным материям испарился, как только она узнала в первом госте Эдуарда Морока. Рядом с ним гондольер помогал сойти его спутнице, которую Кэтлин тщетно пыталась опознать, — прекрасно одетой женщине в ореоле рыже-золотистых волос, обрамлявших ее пикантное личико, столь прелестное, что Кэтлин даже вздохнула. Она видала в Италии красивых женщин, но эта выделялась особенно, и даже Паоло замер при виде ее.

— Так, Николь Брент вернулась в Венецию, — воскликнул он, — прошлый раз она здесь наделала шуму, угрожая бежать с совершенно неподходящим юношей, хотя я всегда подозревал, что она питает слабость к Эдуарду. Интересно, где это он ее откопал и сколько она здесь пробудет? Видали вы когда-нибудь подобное совершенство? — восхищенно вопросил он, наклоняясь к перилам.

Поглядев вниз, Кэтлин испытала сильное уныние, подтвердив безо всякого энтузиазма:

— Кажется, она очень красива, кто она?

— Американская девушка с таким количеством денег, что может заткнуть рот любому мужчине, хотя выглядит совсем иначе. Простите меня, милочка, но мне надлежит быть рядом с сестрой.

Кэтлин осталась одна, прислушиваясь к взрывам смеха внизу и ясно различимому, проказливому голосу девушки, перекрывавшему приветственные возгласы хозяев и иногда вступавшего в разговор Эдуарда.

— Я наткнулся на Ники в Париже; она вернулась, чтобы все время вам досаждать.

— Мне это нравится! Он наткнулся на меня! Да он там все перерыл в поисках меня и настоял на моем приезде сюда с ним. Я ему говорила, что устала бродяжничать и собралась домой в Америку, но он и слушать не хотел. И вот я здесь!

Кэтлин различила на свету, как Бьянка обняла девушку.

— Но это же замечательно! — воскликнула она. — Николь, ты, надеюсь, не остановишься в отеле? Ты должна переехать сюда!

— Да я с радостью! — живо ответила та.

— Где твои вещи? Мы их утром заберем.

— У Даниэли. Но Эдуард настаивает, чтобы я позволила ему написать свой портрет, поэтому, если я останусь тут, может быть, будет удобнее.