Книга Иктанэр и Моизэта - Жан де ля Ир

И тогда у ног обоих мужчин бесшумно открылся круглый кран, которого нельзя было заметить раньше и под которым оказался такой же колодец, где почти у самого края сверкала недвижная гладь воды.

Оксус и Фульбер сели на краю этого колодца, опустив в воду свои ноги, и, медленно сползая вниз, почти одновременно исчезли под водой. Они опускались с возраставшей быстротой, как вдруг остановились, и их ноги почувствовали под собой твердое дно. Несмотря на тьму, Оксус без ошибки положил руку на стеклянную ручку, прикрепленную на стенке колодца, и повернул ее наполовину. Верхний трап колодца закрылся. Прошло полминуты, и перед обоими людьми открылась новая дверь, и они вместе вступили в своего рода залу, наполненную водою и ярко освещенную электрическими полушариями, прикрепленными к сводам…

— Добро пожаловать, отец мой и мой учитель! — проговорил странно звучавший серебристый голос.

И молодой человек протянул свои руки Фульберу и Оксусу.

Как правдоподобно описать это фантастическое свидание.

Оно происходило в подводном морском гроте между тремя существами, из коих двое могли дышать, говорить и слышать лишь благодаря новейшим приспособлениям и усовершенствованиям аппаратов своих скафандров, тогда как третий — человек по рождению — был превращен в рыбу, не перестав быть и человеком, благодаря поразительной науке о приспособлении чужих живых органов — науке, изобретателем которой и применителем был Оксус.

Молодой человек оставался стоя и в почтительной позе перед обоими людьми. Он был среднего роста, изящного и гармоничного сложения. Он казался нагим, до такой степени покрывавшая его ткань серебристых чешуй, точно охватывала все линии его тела и конечностей, начиная от шеи и до кистей рук и ступней ног. Сверху чешуя доходила у него до подбородка, следовала по линии челюстей до конца ушей и исчезала сзади под его короткими волосами черного, воронова крыла, цвета и вившимися, несмотря на пребывание в воде. Это необычайное существо теперь не носило той маски, которая накануне, при появлении его в аквариуме, покрывала его лицо. И таким образом теперь можно было видеть, как оно есть, его тонкую, прозрачно-бледную, словно перламутровую кожу, его изящный прямой нос, его пурпурные, красиво и мужественно очерченные губы; под его открытым лбом сверкали огромные черные глаза, в которых светились ум и гордое сознание достоинства… Он открывал и закрывал рот, чтобы говорить, точно так, как это делают люди на земле. Он улыбался и обнаруживал красивые мелкие зубы ослепительной белизны.

Оксус и Фульбер неподвижно смотрели на Иктанэра — свое творение и своего ученика. Овладевавшее ими, при виде его, волнение скрывалось за стеклянными отверстиями их касок. Но своими мощными руками они крепко пожали его длинные и крепкие руки.

А вокруг них безмятежно протекала подводная жизнь. Кораллы и моллюски, присосавшись, висели на скалах. Пышно распускались морские анемоны и быстрый проход какой-нибудь серебристой рыбы заставлял красиво изгибаться их отпрыски. Дно было покрыто мелким, золотистого оттенка, песком, по которому бегали странные крабы с присосавшимися к их скорлупе крохотными зеленоватыми ракушками… И вода, насквозь пропитанная электрическим светом, здесь казалась такой же невещественной, как воздух…

Усиленный микротелефоном голос Фульбера гремел и разносился среди воды этих подземных зал.

— Мы очень рады тебя видеть, сын мой, — говорил он, — мы не боялись за тебя, потому что ты непобедим. Но та нежность к тебе, которою бьется наше сердце, удваивала чувство нашего одиночества…

— Да, мое дитя, — проговорил в свою очередь Оксус. — Но не пострадал ли ты? Не чувствуешь ли себя усталым?

— Нет, — отвечал, улыбаясь, Иктанэр, — я нисколько не устал и не потерпел.

— В таком случае расскажи нам подробно твои похождения! — воскликнул Фульбер.

И звуки его голоса надолго заставили дрожать и рокотать микротелефон.

— Конечно, я расскажу вам все! — отвечал Иктанэр. — Но я не смогу ничего вам сказать нового после того, что уже передал с телефонных станций на Балеарах, в Индийском океане и в Тихом… Тем не менее, пойдемте… Я только что хотел сесть за мою первую еду, когда вы меня известили о вашем приходе. И как я жалею, что вы больше не можете питаться дарами природы! А я припас восхитительных моллюсков и кучу анемон, которые представляют собой самый лучший плод всех морей!..

— Увы! — с живостью ответил монах: — Ты знаешь, как велики наши преклонные годы, и если мы еще поддерживаем нашу жизнь, то только благодаря этим металлическим каскам, в которых сокрыты жизненные элементы, дошедшие до нас от предков… Ах, сын мой! Нам довольно уже видеть тебя таким красивым, молодым и сильным. Ты — единственная наша надежда и наше утешение!

Всякий другой на месте этого монаха и ученого скорее бросил бы все мечты и замыслы, чтобы лишь не продолжать обманывать это благородное создание, у которого они не только переделали по-своему тело, но и губили ум. Всякий другой на месте этого ученого расплакался бы от стыда при виде той преданной улыбки, которая озарила все лицо Иктанэра, когда он произнес:

— Если бы я мог отдать мою юность и силы, я бы охотно обменял их на вашу опытность и ваши знания…

Но монах и ученый чувствовали лишь новое глубокое удовлетворение при виде того, до какой степени они сумели своими силами преобразовать это тело и ум и сделать его орудием своих безумных планов. И они с нетерпением ожидали рассказа, который должен был поведать им Иктанэр.

Ровным и изящным шагом стройный Иктанэр направился в глубину подводной залы. Почти так же легко, как он, — так как свинец в их подошвах под водой терял большую часть своей тяжести, — следовали за ним Оксус и Фульбер. Вскоре они были перед каменными скамьями и креслами, на которых водоросли служили живыми и мягкими подушками. На одном столе чистого полированного камня в широких вазах из перламутровых раковин навалены были раковины, моллюски и съедобные водоросли. В то время, как Оксус и Фульбер уселись в кресла со спинками, Иктанэр поместился пред ними на скамье.

— Ешь, сын мой, — проговорил монах. — Ты будешь говорить потом.

Но еда Иктанэра была непродолжительна. Он ловко открыл раковины золотым кинжалом, который висел на охватывающем его бедра аллюминиевом поясе, и проглатывал их содержимое, предварительно быстро и сильно разжевав его. Потом он брал ярко-красные анемоны и, оборвав их отростки, откусывал от них, как дети кусают персик.

— А теперь, — сказал он, окончив, — я могу вам рассказать о моем путешествии. Это всего несколько слов.

И с безотчетностью, которая была бы чудовищной, если бы не была искренней, он описал свой головокружительный пробег от острова Гельголанда до Иокогамы. Он рассказал, как прицепив свои мины к бокам человеческих кораблей, он пускал в ход их часовой аппарат, обеспечивавший взрыв, спустя лишь десять минут, и затем уносился прочь и был уже далеко, когда взрывался корабль.

— В Шербурге, — подробно объяснил он, — стальные сети преграждали оба входа на рейд. Тем не менее, отец мой, вы мне велели разрушить один форт. Я вспомнил, что вы мне советовали по поводу человеческих хитростей. И я остерегался малейшим образом прикоснуться к этим сетям… Оставив «Торпедо» на дне моря, я вплавь пустился искать себе проход. И быстро нашел одно место, где низом своим сети, зацепившись за две скалы, повисли над дном и оставляли под собой свободный проход. Я сейчас же и воспользовался этим местом для моего входа и выхода. Затем снова поместился на «Торпедо» и пустился в дальнейший путь.