Книга Осторожно, стекло! Сивый Мерин. Начало - Андрей Мягков

В квартире Гривина Анатолий Филин записывал показания соседки Матрёны Алексеевны.

— В субботу, в субботу, милый, точно в субботу ближе к вечеру, он как приехал, я поздно заснула, за стеной всю ночь песни долбили, он очень любил громко слушать, я ему часто говорила, постучусь и говорю: «Алексей, я старый человек, не сплю, когда так громко». А он: «А вы беруши заткните». Я ему однажды говорю: «Я тебе сейчас такое заткну — вмиг слышать перестанешь…»

— Матрёна Алексеевна, — робко прервал её Филин, — выстрелы.

— Да, да, конечно, я понимаю, про выстрелы, да, да… А что про них, милый… вас как зовут, я забыла?

— Филин.

Старушка недоверчиво на него посмотрела.

— Нет, я спрашиваю — зовут как?

— Так. Филин.

— Кличка, что ли?

— Фамилия.

— А зовут?

— Анатолий.

— А-а-а, ну я Анатолием называть буду. Анатолий, их было три, но я не уверена, что выстрелы. Больно тихие. Эти орут, эти, как их, ну эти, голые всегда приплясывают, громко так… Не люблю я их, я Зыкину люблю, всегда слушаю, когда Зыкина поёт…

— Матрёна Алексеевна…

— А?

— В котором часу?

— Что в часу?

— Выстрелы. Выстрелы.

— А-а-а, вечером, милый, точно, что вечером, я как раз Верховный Совет включила, погромче сделала, чтобы профурсеток этих заглушить, а то Хазбулатов как раз на трибуну взошёл, спокойный такой, тихий, никогда голос не повысит, я часто не слышу, что и говорит, но всегда его включаю… Да. И тут два щелчка таких… Может и не выстрелы это… Сперва два, потом ещё один, то есть три всего. Я выстрелов-то и не помню, когда слышала. В войну ещё, девчонкой, помню…

— Матрёна Алексеевна…

— Ой, да-да, простите, что вы спросили-то?

Старушка совсем разнервничалась. Ей хотелось помочь следствию, но, видимо, очень уж «достали» её эти, «которые голые приплясывают». Вот кого бы поймать да в кутузку. Сколько раз жаловалась — никто не помог.

Филин взял её за руку, попытался успокоить.

— Не волнуйтесь. Кому-то нравится…

— Никому, никому такое нравиться не может, — категорически замотала головой старушка, да так отчаянно, что Филин забеспокоился — выдержит ли спичечная шейка. — Велите им замолчать.

— Доберёмся.

— Доберитесь, милый, уж вы доберитесь, спасу нет никакого, я старый человек…

— Матрёна Алексеевна, про выстрелы…

— А эти хуже всяких выстрелов. Выстрелов и не слышно было почти, а эти орут и орут. Особенно беснуются по ночам. Я только глаза закрою — они давай орать. Я ведь старый человек, сколько раз Алексею говорила: «Алексей, я старый человек…»

Из всего более получаса длившегося «допроса» Филин вынес одно полезное сведение: стреляли из пистолета с глушителем. А значит — не бандит-одиночка, такие глушителями не балуются: дороговато. Да и не ограбление это: из квартиры ничего не взято, а тут есть на что глаз положить. Значит — заказ. Кто мог заказать обычного мелкого фарцовщика? Кому он мог помешать? ОБХСС — вряд ли, эти мокрым делом, как правило, не занимаются, себе дороже: иди потом доказывай следствию, что ты не верблюд. Убийство на почве ревности? Опять-таки — зачем глушитель?..

Филин проводил старушку до двери её квартиры — самостоятельно она уже плохо двигалась — вернулся к «своим».

— Чем? — обратился он к Мерину.

Анатолий Филин не любил длинных фраз, отдавал предпочтение лаконичным диалогам. В данном случае это «Чем?» следовало понимать так: я поставленную передо мной задачу выполнил, освободился, чем теперь могу вам помочь. Сотрудники привыкли к такой его «лапидарности», старались отвечать тем же. Мол — пусть помучается, прежде чем поймёт, что от него хотят. Но Филин мучился редко — для него обычно, чем короче — тем яснее.

— Ну? — поднял на него глаза Мерин, и это означало: поставленную перед тобой задачу мало выполнить, надо ещё иметь собственное мнение по поводу дальнейшего хода расследования и варианты этого «хода», и лучше всего, если вариантов будет не один, а несколько, чем больше — тем лучше…

Филин так и понял своего начальника.

— Стреляли с глушителем, пуль три, не ограбление, не ревность. Хороший знакомый.

— За «хорошего знакомого убитого» — отвечаешь?

Филин некоторое время молчал. Сказал почти уверенно.

— Да.

— ? — взглядом поинтересовался Мерин.

— Ночь.

— Ты хочешь сказать — ночью «плохих» знакомых в дом не пускают? Так, что ли?

Филин утвердительно мотнул головой. Потом спросил:

— Чем?

— Принеси «багажники». Потом поможешь ребятам.

Филин ушёл.

«Ребята» занимались каждый своим делом: Саша Александров переписывал находившиеся в квартире вещи убитого, молодой сотрудник Сергей Бельман ему помогал.

— Костюм серый, куртка кожаная, чёрная, ещё куртка. Шуба норковая, новая, бирка 63076, производственное объединение «Союзмехэкспорт» город Тобольск. Ещё шуба женская…

Мерин взглянул на Александрова, тот открыл паспорт убитого: Гривин Алексей Юрьевич, год рождения 1972-й, город Москва, русский… Неженат.

Майор полистал толстую, из красной кожи записную книжку Гривина.

— Саша, — он обратился к Александрову, — тяжело тебе придётся: тут их целый женский батальон. Кому-то же он их дарил или продавал.

— А мы это дело Бельмандо поручим, пусть подопрашивает. Его хлебом не корми — дай с бабами пообщаться. Да, Серый?

Бельман снисходительно улыбнулся.

— Почему «не корми»? И хлебом покормить можно. Одно другому не помеха. Кстати, Саша, в общении с женщинами я отдаю предпочтение не допросам. А ты? — Он не стал дожидаться ответа, продолжил исследование платяного шкафа. — Костюм чёрный, джинсы фирменные, американские…

Это было оскорбление, а оставаться в долгу Александров страсть как не любил. Здоровый цвет лица его постепенно начал спадать. Разговоры о его якобы «нетрадиционности» случались давно, сразу после ухода от него жены, которая на вопрос о причине развода ответила с милицейской прямотой: «Так он меня не е…т». В эту бездоказательную бочку дёгтя пыталась было влить свою ложечку сладкого майского мёда секретарша Сидоровой Шура Величко, заявившая: «Не е…т, потому что там и е…ть-то нечего. А так он очень даже е…т, уж поверьте мне». Ей поверили, но подмоченную репутацию Александра Александрова это насухо не высушило.

А тут такие намёки! Невольно вся краска с лица его стекла тонкими струйками.

— Игорь, — он обратился к Мерину, — прикажи Феномену, пусть он займётся гаремом убитого. Это ж его прямое дело, прямее некуда, он ничего другого и не умеет. Зачем у голодающего хлеб отбирать?