Книга Вологодская полонянка - Полина Федорова

— Но ты мне объяснишь, что ты задумала?

— Конечно. Как только вернусь и приведу помощь.

— Возвращайся скорее…

И снова стелется под копытами коня пыльный юл, и ветер в лицо, и кажется, вот она, жизнь, а все, что случилось до этого, ну, кроме, конечно, любви к Мохаммеду-Эмину, пустое и ненужное. И вновь тебе четырнадцать лет, а впереди дорога, долгая и счастливая…

А вот и Шумбут, который по сравнению с Итилью кажется хилым ручейком. Как здесь все знакомо: топкий берег, поросший камышом и осокой, мосток для полоскания белья, одинокая сосна с белесой чешуей коры и слишком высокими ветвями, чтобы до них можно было допрыгнуть и даже этот камень-валун, о который некогда поранил ногу норовистый Хум.

На сеидовом дворе — тишина. Только в медресе при мечети чувствуется какая-то жизнь и слышится голос хальфа-учителя, нараспев читающего знакомый с детства дастан:

Начало наших начал — на берегах великой реки Амур; а первый наш бий — Боян, который прожил всю жизнь,

но не нажил сынов. И вот когда настало ему время вернуться к Творцу, и алп Хурса — вестник смерти — был уже в полдня пути от дома Бояна,

стал молить старый Боян бога неба Тенгре,

чтобы ниспослал тот ему наследника-сына…

«…И потемнело небо, — всплыли в памяти Таиры строки старого дастана, — и настала страшная буря, и выбросило бурей к дому Бояна огромную рыбу, и вышел из левого уха сей рыбины младший сын Творца Иджик, от коего пошел славный булгарский род Дуле…»

Медленно приоткрылись тяжелые двери дворца, и старый джур, помнящий, верно, еще времена, когда отец Юсуфа эмир Абдул-Мумин впервые взял в руки саблю, поклонился и произнес:

— Великий сеид ждет тебя, ханбике.

И снова наматывается на копыта резвого скакуна серая лента юла, только теперь за спиной Таиры не горстка ханских джур в панцирях и шлемах, а восемь тысяч отборных воинов-батыров, кои не единожды уже обагрили кровью ворога свои острые сабли.

Она усмехнулась, вспомнив разговор с братом.

Юсуф провел ее в свои покои, усадил напротив, пододвинул пиалу с медовым шербетом и сладкими орешками и, перебирая четки, по своему обыкновению, стал смотреть куда-то вбок. Таира, справившись о его здравии, начала без всяких предисловий:

— Казани и всему ханству грозит большая опасность, великий сеид. Огромное войско московитов подходит к городу и вот-вот осадит его. У хана очень мало людей, и он просит тебя помочь ему.

Она все же поймала взгляд брата и уже не отпускала его, стараясь по взору Юсуфа понять, о чем тот думает и как следует вести себя с ним. Но взор великого сеида был как всегда бесстрастен.

— Чем же я, наислабейший из всех созданий Творца, могу помочь ему? — почти искренне удивился Юсуф. — Дела мирские не в моей власти.

— Нам нужны воины, великий сеид, — нахмурила брови Таира. — Иначе урусы захватят Казань.

— Смертному не дано понять помыслов Всевышнего, — продолжал перебирать четки Юсуф.

— Послушай, брат, все очень серьезно, — жестко глядя в глаза Юсуфа, произнесла Таира. — Правоверные должны держаться друг друга. И если один за другого не заступится — все сгинем и веру нашу на поругание неверным отдадим. Ты ведь, великий сеид, не хочешь этого?

Юсуф отвел взгляд от сестры и, сколько ни старалась Таира снова поймать его, ей это не удалось.

— Великий хан и я просим: разошли письма чаллынским и черемшанским баликбаши. Молю тебя, отпиши им, что страшная угроза нависла над Казанью и что приехал от хана посланник просить помощи — пусть дадут воинов и оружие. Иначе, — она поудобнее устроилась на подушках, — я отсюда никуда не уйду.

Юсуф, наконец, посмотрел на сестру. Долго, пристально. Та сидела, упрямо упершись взглядом в пол и сдаваться не собиралась. Сеид усмехнулся одними глазами, громко вздохнул.

— Я тебя понял, сестра.

Таира подняла загоревшийся надеждой взор, но сеид опять смотрел куда-то в сторону.

— Покои твои готовы, — медленно произнес он, поднимаясь с подушек. — Помнишь, наверное, как пройти-то?

— Помню, великий сеид, — вскочила с ковра Таира. — Так ты поможешь?

— Отдохнешь с дороги, себя в порядок приведешь, — словно не расслышав вопроса, произнес Юсуф. И немного помолчав, добавил: — Не годится женщине в платье мужском перед мужчинами являться.

Она ушла в приготовленные для нее покои, разделась, прилегла на приготовленную прохладную постель. Как там Мохаммед-Эмин, любимый муж и друг единственный поживает?

Сразу в памяти всплыл его образ: высокий, крепкий, с сильными и в то же время ласковыми руками. Когда он улыбается, то похож на большого ребенка, которому отдали, наконец, его любимую игрушку.

А вот когда он любит ее, то на ребенка вовсе не похож. Скорее, на ребенка был похож Ильхам с его мальчиковой плотью и ненасытной страстью к сладостным удовольствиям.

Таира стала думать, как она вернется в город. Спасительницей. Жители будут ликовать и восхвалять ее, когда она въедет в Казань, в небо полетят шапки и тюбетеи, запоет азан муэдзин с высокого минарета, вознося хвалу Всевышнему, но все это будет ничто по сравнению с восторженным взглядом Мохаммеда-Эмина. Восторженным и восхищенным. А потом они пройдут к нему, и он, соскучившись по ней, начнет целовать ее, и его сильные руки, снова станут ласковыми и нежными и заскользят по ее телу, принося негу и наслаждение. Склонившись, он поцелует ее плечи и грудь, касаясь повлажневшей головкой своего восхитительного естества ее живота, оставляя на нем мокрые следы, и она сама, не в силах более сдерживаться, притянет его руку к раскрывающимся лепесткам своего вместилища. Его подрагивающие от страсти и нетерпения пальцы дотронутся трепещущего венчика, одно прикосновение к которому унесет ее из этого мира в иной, полный страсти и блаженства.

Когда она проснулась, солнце уже клонилось к закату. Тихо, чтобы никто не услышал, поднялась с постели и осторожно выглянула в коридор. Пусто. На цыпочках, как когда-то в детстве, тенью скользнула в камору-чуланчик возле сеидовых покоев, затаилась и замерла, услышав приглушенный голос брата:

— Хан Мохаммед-Эмин уже не тот, что был раньше. С урусами после смерти улубия Ибана дружбы более не водит, в прошлом году на Нижний Новгород самолично рати водил, и только из-за трусости служилых ногаев балик сей не взяли, иначе сегодня наш бы был, как оно и быть должно. Теперь неверные на Казань войной идут, войско собрали огромное в девять темэнов. Хан помощи у нас просит, так что ведите свои алаи в Чаллы, да чтоб самых лучших воинов сюда привели, а не тех, коих не жалко. И помните: постоять за истинную веру — честь великая и в потомстве славная и памятная… Завтра, — добавил Юсуф, — не позже полудня жду вас, да поможет вам Аллах…

Таира вернулась в свои покои с улыбкой. Спаси тебя Всевышний, дорогой брат, и да пусть Отец Небесный продлит дни твои.