Книга Любовь крестоносца - Александра фон Лоренц

— Ни за что! Даже не просите меня, отец! Я еле сдержался, чтобы не задушить его. О ней я даже думать не могу, у меня внутри все клокочет! — юноша оттолкнул отца. — Все, пора собираться! — и быстро вышел из комнаты

— Ты не передумал, Отто? Не думаю, что мы еще с тобой скоро сюда вернемся — Ульрих похлопал по плечу растерянного парня.

— Что вы, господин Ульрих, я тоже имею честолюбие. Хочу стать оруженосцем в Ордене. А мы одни едем?

— Нет. Георг фон Валленберг едет с нами, и слуга у него хороший парень. Зовут его Хельмут. Вы подружитесь. А как же Бригитта? Не жалко бросать ее? — молодой человек с усмешкой посмотрел на слугу.

— Это очень хорошо, что они с нами едут! А Бригитта… Конечно, жаль ее. Но что же, мне так и оставаться конюхом? А девушек всюду много, и я не буду давать обета отказываться от их любви, я же не такой герой, как вы, — веселое лицо парня расплылось в улыбке. — Я сейчас, мой господин! Мигом!

— Возьми еще черного коня! — смеясь, крикнул ему вдогонку Ульрих. Ему всегда нравился этот пылкий белобрысый юноша.

льного панциря и вонзилось в ногу, рядом с пахом. Разъяренный Георг коротким ударом рубанул вскользь вдоль копья и сильно ранил руку нападавшего. В запале он хотел, было нанести еще один, окончательный удар, но спешившийся Ульрих толкнул стоявшего на коленях бедуина стальной ногой и поднял правую руку вверх в знак окончания боя.

Повсюду среди камней в разных позах лежали мертвые бедуины. Рыцари сдвинули тяжелое тело лошади и освободили обезумевшего от боли их командира. У него была повреждена нога. Гарет поймал оставшихся без хозяев лошадей и привязал их к толстой пальме.

— Двое раненых пленников, один убежал, остальные семь воинов аллаха отправились в свой мусульманский рай, к гуриям, — бодро доложил Бруно Ульриху, — да еще трофеи ― целый табун отличных скакунов.

— Им не потянуть нашу броню, — хмуро ответил Ульрих и, сбросив ненавистный панцирь, побрел к озеру.

Медленными шагами усталый рыцарь подошел к берегу. Тяжелые стальные башмаки глубоко погружались в мягкий песок, меч выпал из расслабившейся руки измученного воина в нескольких шагах от кромки воды. Рыцарь сел на камень, стащил железную перчатку с правой руки и бросил ее к ногам. Отрешенный взгляд упал на поверхность палестинского озера, и он застыл в оцепенении, вглядываясь не в воду, а внутрь самого себя.

Вода в озере была удивительно прозрачной. Несмотря на мелкую рябь, было видно, как уходит далеко вниз песчаное дно. Там, на глубине, весело резвились в лучах вечернего солнца стаи мелких рыбешек; крикливые чайки с шумом садились и взлетали с поверхности воды. Вдали, за озером, на горизонте темнела ломаной линией гряда величественных гор. Гудело усталое тело, и мысли текли медленно. Взгляд рыцаря был околдован игрой ряби на воде. В ушах Ульриха до сих пор стоял предсмертный хрип умирающего бедуина, совсем еще мальчика. Тяжелый меч разрубил его почти пополам.

— Зачем пришел я в этот мир? — думал Ульрих. — Убивать? Страдать? Чего я добиваюсь? К чему стремлюсь?

Он пристально вглядывался в глубь воды, как будто искал там ответ. В какое-то мгновение ему показалось, что там, в глубине, на самом дне озера, он увидел лицо женщины. Бледно-голубое, почти безжизненное, оно невозмутимо смотрело на него.

— Дева Мария! — прошептал он и перекрестился. — Как мне жить?

Глаза женщины как будто повернулись в сторону Ульриха. Призрачно-голубые, они не выражали никаких чувств. Лишь цепко вглядывались в лицо рыцаря. А потом в них вспыхнул какой-то огонь, как будто она узнала его и, хотя ее губы были сомкнуты, Ульрих услышал, как прозвучал женский голос в его голове:

— Тебе досталось, рыцарь… Вот душа убитого тобой бедуина, она стучится в мир беспредельный… Она не таит злобу на тебя… Бой был справедливый. Они атаковали вас… Но руки твои в крови… Мое сердце стонет. Помни, Ульрих, — все эти люди тоже мои дети!

Потрясенный Ульрих не отрывал своих глаз от озера, но кто-то тронул его за плечо:

— Ульрих! Ну, чего ты стоишь, надо поскорее уезжать отсюда! Георг ранен! Иди сюда, его нужно срочно отвезти замок, к лекарю, ― Гарет тормошил его уже сильнее, — да, вот еще что…. не знаем, что делать с тем бедуином, их командиром…

— А что, он еще жив?

— Да, на него страшно смотреть — корчится в судорогах, нога совсем распухла…. может, лучше прикончить его?

— Мы воины, а не палачи, брат, — тяжелая рука Ульриха легла на плечо друга, и рыцарь пошел туда, где лежал неудачливый вождь уничтоженного отряда.

Тевтонец подошел к сжавшемуся от боли бедуину и презрительно повернул его ногой. Сын Востока покорно откинулся на спину и раздвинул руки, открывая грудь. Его побледневшее лицо было преисполнено решимости достойно принять смерть. Глаза Ульриха и бедуина встретились. Рыцарь долго и пристально вглядывался в черные бездонные глаза, пытаясь отыскать в них хоть каплю страха. Но поверженный вождь не отвел взгляда, а, только нахмурившись, растянул горловину кольчуги на шее, обнажая самое удобное место для последнего удара. Ульрих протянул правую руку и сказал:

— Гарет, дай мне его саблю!

Удивленный рыцарь вложил в руку Ульриха кривой сарацинский клинок. Вождь зажмурился, ожидая удара, но через секунду ощутил, что любимое оружие со звоном упало ему на грудь. Разбойник с удивлением распахнул свои черные ресницы.

— Братья, посадите обоих раненых на коней, и пусть едут с богом! — скомандовал Ульрих. — Дева Мария учила нас милосердию к поверженному врагу, — уже тише добавил он, — довольно с них и потери всего отряда. Если останутся в живых, значит, такова их судьба.

Раненый, казалось, понял слова своего врага, и в его глазах загорелась надежда. Тевтонцы усадили его на одного из скакунов и, хотя его нога уже превратилась в бесформенную колоду, тот не издал и звука. Второй житель пустыни самостоятельно взобрался на своего коня, еще до конца не веря в свое спасение. Гарет хлопнул рукой по крупу, и лошади помчались в направлении синеющих вдалеке гор. Через мгновение их уже и след их простыл.

Рыцари остались стоять в некотором недоумении.

— А вообще — то ты правильно поступил, — наконец прервал молчание Гарет, — убить раненого как-то рука не поднималась, только таких отличных коней жалко, да и саблю…

— Будь милосерден, и Бог вспомнит о тебе в трудную минуту, — улыбнулся Ульрих, его глаза стали почти бесцветными, как будто выгорели от неумолимого солнца, но в них засветилась доброта. ― Как воину без оружия!

— Посмотрите, они обратно едут! — воскликнул Бруно. И вправду уже приободрившийся бедуин показался из-за пальм, уверенно двигаясь к милосердным победителям. Его соплеменник дожидался его в под пальмами. Приблизившись, он, обращаясь к Ульриху, стал что-то отрывисто говорить на гортанном неизвестном крестоносцам наречии. Но тот только удивленно поднимал свои белесые брови, силясь понять хоть что-то. Закончив свою речь, вождь бедуинов вознес к небу руки, вознося хвалу своему аллаху, и снял с пальца золотое кольцо с крупным рубином.