Книга Какого цвета ночь? - Светлана Успенская

Все палаты отделения, кроме второй и четвертой, имели общий коридор, по которому в часы, свободные ото сна, процедур и приема пищи, свободно разгуливали больные. Общий коридор — это все же не четыре стены замкнутого кубика палаты. Общий коридор — это и холл с выцветшей картиной «Утро в сосновом бору», и какое-никакое движение, так сказать, коловращение жизни. Это и общение с соседями из других палат, и черно-белый телевизор.

Но вторая и четвертая палаты были лишены места на этом празднике жизни. Вторая и четвертая ни с кем не контактировали. Обитая железом дверь с квадратным окошком, белая, как и все в этой больнице, отгораживала их от внешнего мира и внешний мир от них. Через окошко медперсонал наблюдал за жизнью в палате. Процедуры пациентам из второй и четвертой делали не в процедурной, куда регулярно, минимум два раза в день, захаживали прочие обитатели отделения, ценя возможность поболтать с медсестрой, перекинуться фразой-другой с соседями, а в самой палате. Открывалась дверь, сестра вкатывала тележку, на которой лежали прикрытые кипяченой марлей шприцы, — и понеслась душа в рай!

А вечером, после беседы с главным, Иван подслушал разговор своего лечащего врача, Трахирова, с завотделением. Медики за дверью в четвертую громко обсуждали результаты обхода, нимало не заботясь о том, что кто-то из больных может их слышать.

— Мне показалось, есть прогресс, — произнес Трахиров, сунув тяжелые волосатые руки в карманы.

— Слишком быстрый прогресс, — ответил завотделением. — Слишком. На беседах пытается врать, выворачивается. Хитрая штучка!

— Затаился. Время тянет, выжидает… Я разрешил ему свидания, хочу понаблюдать его во время общения с родственниками. Не знаешь, есть у него кто-нибудь, кроме матери?

— Кажется, никого.

— Ну тогда оповести мать, что может приехать. Ему ничего не говори — пусть будет элемент неожиданности… Главное, он тщательно скрывает свое отношение к бывшим правонарушениям. Может, задумывает новое что-нибудь? Поставим мы ему визу, мол, «социально не опасен», а он выйдет на волю и опять примется за старое… И отговорка у него железобетонная — мол, психический! И понимаешь, каков жук… Я ему: что ты чувствуешь, а он мне: желание спрятаться. Спрятаться от нее. И все! Похоже на умышленную проговорку, а?

— Похоже…

— Ничего, выведем его на чистую воду, будь уверен… Скополамин, что ли, попробовать?

— «Сыворотку правды»? Да от нее, говорят, больше сочиняют, чем правду говорят…

— Да уж как-нибудь разберемся, где врет, а где всерьез… Знаешь, сколько у меня умных под маской дураков было? И сколько потом наизнанку выворачивалось… С точки зрения психиатрии этот тип, несомненно, любопытный экземпляр. Чрезвычайно живучий, способный к быстрой регенерации, психологический феномен. После такой лекарственной атаки, как в Сычовке, немногие могут удержать в себе стержень. Распускаются, превращаются в бесформенное амебообразное существо. Становятся эдакими инфузориями-туфельками, рыдают от страха и желания уколоться, умоляют прописать лишний укол. А этот…

— Не так уж он и силен, раз вы его на первом же сеансе раскусили.

— Кто его знает, может, он специально позволил себя раскусить. Мол, видите, я и притворяться-то толком не умею! Я ж прост, хотя и строю из себя хитрого. А сам думает: пусть поймет, что я пытался обмануть его, но не получилось, и на том и успокоится, мол, простой случай… Нет, милый мой, это уже индукция второго порядка! Достойный внимания случай. Назначим, пожалуй, ему «схему». От «схемы» он не убежит. Гарантирую, через три недели наизнанку вывернется, по полочкам разложится. Будет интересно с ним побороться!

— Ну что ж, поборемся! — поддакнул Трахиров. — Еще как поборемся!

Психиатры разошлись по своим делам. Только тогда Иван оторвался от двери и, спотыкаясь, точно в полусне, направился к своей постели. Что ж, его раскусили, он так и знал…

Но они еще поборются! Еще как поборются! Он принимает вызов.

Я намеревалась провести приятный день за картами и с разжиревшей кошачьей тушей на коленях, мурлычущей моторчиком на низких оборотах, но мне помешали. Раздался звонок в дверь. Шеф мне сто раз говорил: не открывай без предварительного телефонного договора о встрече, потому что по ту сторону, образно выражаясь, баррикады в любой момент может оказаться злобного вида налоговый инспектор (встреча с которым не входит в набор главных жизненных удовольствий современного человека), представитель кочевого племени цыган или участковый милиционер, решивший сшибить сотню-другую на проверке заведения, расположенного на его территории.

Но я открыла. За дверью оказался вчерашний клиент.

— А я к вам! — сказал он и, не дожидаясь приглашения, вошел в коридор.

— А Михаила Ивановича нет, он на задании, — растерянно произнесла я при виде знакомой коренастой фигуры.

— А я, собственно говоря, не к нему, а к вам, Таня, — заявил посетитель.

— Да? Ну проходите, — промямлила я. Какое у него могло быть дело ко мне, я совершенно не могла представить.

— Видите ли, Таня… — начал он, усаживаясь в кресло. — Я могу вас называть просто по имени? Ведь вы мне по возрасту годитесь в дочери…

— Пожалуйста, — пожала я плечами.

— Понимаете, вы на меня произвели очень благоприятное впечатление, — продолжал посетитель, а я ему вполне благосклонно внимала. — Вы красивы, умны. (Я скромно потупилась.) Вы храбрая и вполне самостоятельная девушка…

— Ну что вы. — Под потоком комплиментов я смущенно опустила ресницы.

— У меня есть дочь Маша, примерно вашего возраста, так вот, я вам скажу откровенно, она на вашем фоне выглядит просто маленькой инфантильной девочкой… Хотя кончает институт международных отношений.

Весьма странный способ отвешивать комплименты, подумала я.

— Понимаете, у Маши проблемы… Большие проблемы… Не буду вам рассказывать сразу обо всем, чтобы не испугать, думаю, вы вскоре сами узнаете, но главная проблема — у нее нет подруги…

Ха, мне бы ее проблемы!

— Ей не с кем поделиться своими бедами, — продолжал посетитель. — Не с кем посоветоваться… Мать ее умерла, у Маши остались только брат и я. Она попала в дурную компанию, даже пыталась покончить жизнь самоубийством, ей угрожали… Теперь, конечно, все позади, но… Но я боюсь нового срыва. Боюсь, что он окажется еще сильнее, чем предыдущий… Вот если бы у нее была подруга, которая бы посоветовала ей в трудную минуту, удержала от опрометчивого поступка… Понимаете, к чему я это все говорю?

— Нет, — откровенно призналась я.

— Я, наверное, очень непонятно выражаюсь, — смутился посетитель, — откровенно говоря, я хотел бы, чтобы вы стали Машиной подругой!

— Я?! Почему я?! — Мои брови удивленно поползли вверх.

— Потому что у вас, как я мог заметить, сильный характер. Вы не боитесь нестандартных ситуаций, умеете принимать решение, вы оптимистка по натуре — идеальная подруга для Маши. Кроме того, вы не замужем. Надеюсь, у вас нет детей?