Книга Просто Лиза - Валентина Седлова

— А ничего хорошего! Находят девку, ее волокут в больницу, нас в кутузку. А вот если девки здесь не будет, тогда все значительно проще. Мы всем говорим, что она уехала к жениху, а квартиру нам сдала. И пойди проверь, так это оно или нет. Где девка? А нет ее! И спросить не у кого!

— А если сам жених пожалует? Ему-то мы это втюхать не сможем, — резонно возразила Наталья.

— Жениху скажем, что уехала отдыхать. Не понимаю, чего ты так на всякой ерунде заморачиваешься?

— А как мы его узнаем? — не унималась Наталья. — Ну, жениха ейного.

Борис смерил жену презрительным взглядом.

— А фотографии на что? У нее этих альбомов целая полка! И вообще, хватит трындеть, а то она чего доброго кровью истечет. Поройся по шкафам, найди аптечку. Надо ей голову перевязать, а то не выдержит поездки, двинет кони…

* * *

Человек сидел и смотрел на лежащие на полу осколки выскользнувшей из рук чашки. Странно. Давненько с ним такого не бывало. И ведь вроде крепко держал, а вот поди ж ты…

Человек достал веник и принялся сметать осколки в мусорное ведро. Почему-то это ерундовое происшествие сильно опечалило его. Если так посмотреть, ничего и не случилось. Чашке этой цена копейка. В буфете еще с десяток таких стоит. Так чего ж он так расстраивается?

Закончив уборку, человек вновь присел за стол. Да нет, что он себя обманывает? Дело все-таки не в чашке, а в той тревоге, которая поселилась в нем после этого дурацкого сна, и никак не проходит, несмотря на все самоувещевания и призывы не волноваться, беречь сердце.

Неужели все-таки что-то стряслось? Как там было во сне? «Открытая некодированная передача сигнала бедствия»? Что бы это могло значить? И почему в землянке все разом посмотрели на него, словно только он и мог знать, где искать потерявшегося бойца?

Человек поднялся и принялся собираться. Если он прав, тогда главное — не опоздать. Впрочем, прошло уже два дня. А это слишком большой срок. Да, лучше бы он ошибался…

* * *

Я открыла глаза. Низкий потолок, зашитый почерневшей от времени фанерой. В центре потолка сиротливо висит лампочка без всякого абажура. Слышно, как жужжат назойливые мухи и бьются маслянистыми боками о стекло. И больше ничего.

Я пытаюсь приподняться. Боже мой, как кружится голова! И тошнота сразу к горлу подступила. Значит, я больна. Но что со мной?

Кое-как ощупав себя, я обнаруживаю на голове повязку. Пытаюсь ее снять, и это у меня не получается. Она намертво приклеилась к коже запекшейся кровью. Ее маленькие коричневые крупинки остаются у меня на пальцах. Вот это номер! Что со мной случилось? И… кто я, собственно говоря?

Последняя мысль обескураживает меня. Я в панике лихорадочно пытаюсь припомнить хотя бы свое имя и фамилию, но увы: пустота. Отчаяние накрывает меня, я волнуюсь и плачу от испуга, как потерянный в лесу ребенок. Верните мне себя, пожалуйста! Я не понимаю, что происходит, но очень сильно боюсь этого. Пожалуйста, кто-нибудь!

Словно откликнувшись на мой немой зов, в комнате появляется старушка. Впрочем, определение «старушка» относится только к ее возрасту. Во всем остальном, особенно в объемах — это бой-баба. Она сразу же мне не нравится. Что-то инстинктивно вопит внутри меня: она опасна! Посмотри хотя бы на эти усики над губой, разве у добрых старушек бывают такие? А ее ручищи? Они бугрятся мускулами и вздутыми венами, как у мужика. И смотрит она на меня ой как недобро.

— Ну что, очухалась? — спрашивает она низким, но странно каркающим голосом.

— Да, спасибо.

— Жрать хочешь?

— Нет, пока не хочу.

— Ну, на нет и суда нет. Я пойду.

Старуха разворачивается и собирается уходить, и я понимаю, что теряю последний шанс выяснить хоть что-то насчет себя и своего прошлого. Я изо всех сил зову ее:

— Простите, пожалуйста!

Старуха оборачивается. Видно, что моя просьба ее явно не греет и не радует.

— Ну, что тебе?

— А вы не могли бы рассказать, что со мной произошло?

— Башкой об землю приложилась, когда с сеновала грохнулась. Вот и все дела. Ну, у тебя все?

— Еще нет, — не унимаюсь я. — Простите, но я совершенно не помню вас. Вы кто?

Старуха смеряет меня с ног до головы презрительным взглядом.

— Я Прасковья, бабка твоя.

— Как? Вы — моя родная бабушка?

— А то! Стала бы чужая так с тобой нянчиться, как я. Нет, Ольга, ты и до этого умом не отличалась, а как упала — и вовсе последние мозги растеряла.

Выходит, меня зовут Ольга. Уже что-то. Я так и сяк катаю это имя по рту, словно карамель, пробуя его на все лады: Ольга, Оленька, Ольчик… Но увы, никаких ассоциаций в связи с этим именем в голову так и не приходит.

Отвлекшись, не замечаю, как бабка исчезает из комнаты. А я даже не успела узнать у нее, где мои родители и кто они. Почему я живу вместе с ней, а не с ними? Где, собственно говоря, находится ее дом? Это город или деревня? Когда у меня день рождения?

Я вновь пытаюсь позвать бабку, но безрезультатно. Она или не слышит, или ей надоело разговаривать со мной.

Я вновь и вновь насилую подсознание, пытаясь выудить оттуда хоть обрывочки полезной информации о своем прошлом. Но увы: как отрезало.

Получается, полученный мною удар по голове был слишком серьезным. Надо предупредить об этом Прасковью и попросить ее, чтобы она вызвала мне врача. Я чувствую себя так плохо, что боюсь, как бы все не закончилось слишком печально. Вряд ли она станет рисковать жизнью и здоровьем своей единственной внучки. Или не единственной? Боже мой, я ведь даже этого не знаю…

* * *

Борис и Наталья, утомленные, но веселые, сидели за кухонным столом и праздновали.

— А все-таки есть фарт на свете! Я как чувствовал, что все будет тип-топ! — снова и снова повторял Борис, не забывая опрокидывать в себя стопки заледеневшей хозяйской водки.

— Только таксист такую прорву деньжищ запросил, — пожалилась Наталья. — Почитай моя месячная зарплата. А всей езды два часа туда, два обратно. Ну, и там нас подождал. А бабок срубил немерено.

— Зато лишних вопросов не задавал. А в нашем деле это дорогого стоит. И ждать нас ему прилично пришлось, а простой тоже денег стоит, не забывай. Жаль, до хутора дорогу не провели. Я пока нашу спящую царевну доволок, едва не надорвался. Надо же: худоба худобой, а тяжелая, зараза!

— Я все боялась, что Прасковья много запросит. Или вообще взашей выгонит.

— Да, на Прасковье твоей мы неплохо сэкономили. Я ж тебе говорил: дай мне переговоры вести, и все получится. Так оно и вышло. Она еще большей жадиной, чем ты оказалась. За копейку удавится.

— Это я-то жадина? — взвилась Наталья. — Ах ты, шельмец! А когда я тебя, значится, одевала-обувала за свой счет, да на последние гроши, жадиной не была?