Книга Ева и ее мужчины - Анна Дубчак

Она прислонилась к стене, чтобы не упасть.

Это невозможно! Вся ее жизнь — как на ладони.

— Проходи, чего стоишь. Гришенька, твоя фамилия, случайно, не Рентген?

— Нет. Я — Рубин и страшно горжусь этой драгоценной фамилией. А у тебя, птичка, все на лице написано. Ты же едва на ногах стоишь.

Ложись, отдыхай, я тебя понимаю… Хочешь, чаю сделаю?

Она легла и закрыла глаза. Неужели Гриша любит ее? Ева стала вспоминать все, что за время их знакомства он сделал для нее. Ведь в самые трудные моменты ее жизни она обращалась только к нему. Это он утешал ее после развода с Анохиным, хотя виновата во всем была она: Коля, муж, приехал к Драницыну на дачу и застал их там в постели. А ведь он знал обо всем или догадывался раньше… И после всего Гриша приехал к нему и убедил его оставить ей квартиру!.. А может, заплатил ему?

Ну конечно, как же она раньше не поняла! Не мог Анохин, даже из любви к ней, сделать такой широкий жест. Он и за границу-то уехал из-за денег, а ведь эта трехкомнатная много стоит. А когда два года назад умерла мама, кто оплатил похороны? Гриша.

Он давал ей деньги, пока она не стала встречаться с Вадимом. Может, он и пьет оттого, что она не обращает на него внимания? А тот американец?.. Господи, вдруг осенило ее. Неужели это сам Рубин купил у нее «Желтые цветы»?

Она вскочила и побежала на кухню.

Гриша уже готовился нести чай. Увидев ее в разлетающемся халате, он боязливо коснулся своими огромными ручищами ее плеч.

— Что с тобой, птичка?

Она только сейчас заметила, какая на нем роскошная льняная рубашка, белая, в серую полоску, какие великолепные черные брюки. Он, похоже, надел все самое лучшее, что у него было, лишь бы понравиться ей.

— Гриша, это ты купил мою картину?

— Не понял. Какую картину? О чем ты?

— «Желтые цветы». Признавайся.

— Нет же.

— Хочешь сказать, что тот щуплый американец?

— Сначала — да.

— Как это — сначала?

— Он перекупщик. Такой же, как и я Но почему тебя это волнует? Он продаст ее кому-нибудь дороже. Я же работаю в этом направлении. Мы же тебе имя делаем, птичка. Ты-то сама себе цены не знаешь.

— Хорошо, а квартиру, вот эту, анохинскую? Ты?

— Я, — признался он и принялся спокойно разливать чай по чашкам. — Ты обиделась?

— Нет, — ответила она растерянно. — Но почему же я раньше не догадалась? Мне пришло это в голову только что…

— Я не хотел, чтобы ты жила, как твоя мама, в коммуналке. У меня были деньги. Почему бы не помочь?

— Но это слишком щедрый подарок…

— А мне для тебя ничего не жалко. Абсолютно. Ты есть, а это для меня самое главное.

— Ты меня любишь?

— А ты только сегодня это поняла?

— Да. Только что. Послушай, как же ты жил все это время? Ты же меня сам, на своей машине на дачу к Драницыну возил, терпел, когда я тебя ночью вызывала, чтоб поплакаться на твоей широкой груди… А теперь, так сказать, своими же руками отправил к Бернару… Ты знал о нем?

— Знал. Я собирался и раньше вас познакомить, но.., я предчувствовал. Получается так, что я жуткий эгоист. Вот подумай сама, что мешало мне раньше отправить тебя за границу? Или ты хуже писала? Нет же.

Мне было важно знать, что ты в Москве, где-то рядом, что я всегда могу заехать и увидеть тебя.

А Натали заприметила тебя давно. Не сказать, чтобы она была заядлая коллекционерка, скорее взбалмошная женщина, которая не знает, куда девать деньги. Это мои клиенты, а таких людей по миру знаешь сколько…

— Но ты не мог предугадать, что я понравлюсь Бернару.

— Значит, мог. Не то чтобы предугадать, но предположить.

— Но ты не знал, что они поедут на дачу к Фибиху и тот потеряет там свои ключи. Ведь если бы не это, Бернар не оказался бы в моей квартире.

— Ну и что, он должен был приехать в Подвал в тот вечер, в тот четверг. Но внезапно уехал. Я тогда не знал, что вы уже успели познакомиться. Так что это судьба, Ева. А потом мне позвонила Натали и сказала, что Бернар «страдает по русской Еве». Она спросила меня, что ты из себя представляешь, и я, как мог, объяснил.

— Судя по реакции Натали при моем появлении, могу вообразить. «Ничего особенного», я угадала?

— Я не хотел ее расстраивать, щадил ее чувства. Она любит Бернара. И это самое, пожалуй, трагичное в вашей истории.

Чувствую сердцем: не отпустит она его просто так. Что-то случится. Обязательно.

— Не пугай меня. Что может случиться?

Ей не понравился этот разговор. Столько всего навалилось в этот день, что невозможно было обо всем думать. Одно ясно: фамилию Анохина супруги Жуве знали задолго до встречи Евы с Бернаром. И только случай приблизил эту встречу.

— Значит, ты знаешь, где я провела эту ночь? — спросила она упавшим голосом.

— Знаю. Я видел, как он в аэропорту усаживал тебя в машину.

— Гриша! Но это же мазохизм! Почему бы тебе не вычеркнуть меня из своей жизни? Тебе же больно.

— Это не в моих силах.

Она выпила остывший чай и поняла, что у нее нет сил даже подняться со стула. Как ей хотелось, чтобы Гриша ушел! Чтобы он не видел на ее лице следы этой ночи.

— Пойдем, я провожу тебя в спальню, — предложил он и помог ей подняться. — Можно, я посмотрю, как ты будешь раздеваться? Не бойся, я не наброшусь на тебя. Как ты понимаешь, я мог бы сделать это еще пять лет назад.

Я хочу посмотреть на твое тело.

И она не смогла ему отказать в такой малости. Она сняла с себя халат. Почему женщины не любят Гришу?

Он опустился перед ней на колени и обвил руками ее тонкую талию.

— Я много раз представлял тебя обнаженной, но ты лучше, чем в моих мечтах… Я не знал, что у тебя такая талия, такая нежная спина, — шептал он, прижимаясь щекой к ее животу, — такая красивая грудь и гладкий живот… Я понимаю всех твоих мужчин.

Ева растроганно смотрела, как Гриша целует ее колени, и в порыве нахлынувшей на нее нежности обняла его голову, провела пальцами по черным кудрям.

— Ты хочешь быть моим мужчиной? — прошептала она и затаила дыхание, смутно представляя себе, что может последовать за ее словами.

— Да. Хотя бы раз. Я сделаю все, как ты скажешь.

Она легла на спину и закрыла глаза.

— Ты можешь мне не поверить, но я тоже этого хочу. Ну же…

* * *

Ева открыла глаза и сразу же вспомнила, что она дома. В дверь еще раз позвонили, а она все разглядывала орнамент на стене, напомнивший ей почему-то первые минуты близости с Гришей. Она сошла с ума.