Книга Синдром Фрица - Дмитрий Бортников

- - - Протри глаза! - - - Вынь дерьмо из ушей! - - - Будь ты мужчиной! - - - Взрослей! - - - говорил он, а я зевал. Не высыпался. Наверное, я действительно напоминал ему животное.

Со временем ему даже бить меня стало противно.

- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

Я подходил к проходной бойни и доставал из рубашки клочок бумаги. Там дядя Георгий черкал свой знак. Косой крест. Невозможно было его подделать. Дядя Георгий сам говорил. Вахтер разглядывал бумажку и пропускал меня вперед. Потом орал не вставая: - - - Гоша! - - - К тебе!!! - - -

И снова погружался в бдительный сон.

В проходной всегда было прохладно.

Я ждал, рассматривая плакаты. На них были схемы разделки свиных и коровьих туш.

Выходил дядя Георгий. Смотрел на меня. Кивал. И снова уходил. Потом появлялся со свертком. Это была колбаса. Закуска для отца.

В то время отец работал в вечерней школе. Учителем истории.

Дядя Георгий был его ровесник и его ученик. Они сидели и пили вдвоем, если никто не приходил на урок. То есть в сад возле барака. В нем была эта школа. Когда теплело, отец давал урок в саду. Если появлялся еще кто-нибудь, они пили втроем. Потом ученики приносили отца домой. Или я ходил его искать.

- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

Дядя Георгий.

Когда я представлял себе его работу, мое сердце падало. Это было волнующе.

Боец скота! Он убивает животных! В моем воображении возникали страшные картины.

Сам этот человек с длинным лицом, с узкими смеющимися глазами пугал и притягивал.

Он всегда, помню, ходил в одной и той же брезентовой куртке. И зимой и летом.

От него пахло молоком.

Рядом с ним в меня входила тревога. Сильная тревога. От этого я становился сам не свой. Я не мог это ни понять, ни выразить.

Я ходил кругами, вздыхал, краснел, бледнел, чесался. Я протягивал ему все свои свинчатки. Я хотел подарить ему что-то. Но у меня ничего не было.

Он смеялся. Он внимательно на меня смотрел узкими непонятными глазами.

Я хотел, чтобы он посадил меня на колени. Я хотел быть

ближе к нему. К его лицу. К его глазам. В конечном итоге

я не хотел сидеть с ним.

Я хотел войти в него. Я хотел стать им.

Но я стеснялся. Может быть, он бы просто рассмеялся над моими фантазиями.

Но он не смеялся надо мной. Я чувствовал, что он не смеется.

Он внимательно смотрел. Он будто понимал всю безнадежность моих терзаний, всю бесполезность попыток их выразить... Он просто смотрел.

И два раза он мне протянул руку. Невидимо.

Он сказал однажды вечером, когда я крутился как обычно возле него.

Помню, я что-то болтал, рассказывал, путался. И в конце концов заплакал от бессилия.

- - - Ты что ревешь? - - - А? - - - Не реви - - - Сделай что-нибудь - - - Чтоб я понял - - - Вынеси это из себя - - - Покажи - - - Я встал как вкопанный. Это было настоящее открытие. Я понял, что я делал, когда бесновался. Когда плясал для больных, пел, говорил разными голосами...

Небольшой угол меня осветился...

Я думаю, как он так хорошо мог меня понять. Он мало с кем общался. У него никогда не было детей.

Никто не видел его с женщиной...

А в другой день, когда отец прислал меня с клочком бумажки, дядя Георгий не вышел.

Вахтер, посмотрев на меня, встал и проводил прямо в цех.

- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

Я вошел в другой мир.

Коровы, с ревом, с тревожным ревом, идущие по коридору... И входящие в цех, где дядя Георгий ждал их. Он стоял по пояс обнаженный. На мосту, на мосту через весь цех. Он держал гарпун в полусогнутых руках.

И коровы-предательницы... Коровы, которые шли первые. Которые, весело мыча, шли первые. И оглядывались, когда другие отставали... Красивые глаза, очень доверчивые глаза этих "предательниц".

Они вводили своих подруг и выскальзывали из цеха. Это было знаком.

С грохотом падал стальной щит, и корова оставалась один на один с дядей Георгием. Она удивленно замирала.

Мыча, стояла неподвижно. А если делала шаг, то мгновенно скользила к стене. Пол в цеху был под наклоном. Бешено мыча, корова поднимала голову.

- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - Они падали на пол, как взорванные дома.

Как в замедленном фильме, как во сне, медленно.

Они рушились долго... Я видел свои ресницы. Бесконечная секунда.

А потом сразу они были на полу.

С грохотом. С еле слышным гулом. Молча. Так тихо, что я слышал вздох дяди Георгия на его мосту. Я видел, как он медленно подтягивает гарпун. Медленно.

Очень осторожно. Будто борется с огромной умной рыбой. И кровь, прыгающая фонтаном вверх. И опадающая бессильно.

Сразу запахло теплой кровью. Кровью темной, как вишневый сок, и густой.

Это был запах убийства. Но не смерти.

Мое сердце бешено колотилось. Это был запах убийства. Душный запах, как в бане.

И только потом до меня доходил звонок. Этот звонок был сигналом, что нужно убрать тушу из цеха.

В тот день я во второй раз по-настоящему увидел Игоря. Того самого, который проехал мимо тогда, летом, когда я сидел под деревом и разглядывал свои руки.

Он вошел с длинным шлангом в руках. Он тоже был по пояс обнажен.

- - - Давай, Игорь, - - - сказал сверху дядя Георгий.

Игорь положил шланг, подошел к стене и опустил рычаг. Потом взял шланг и пустил струю. Сильную ледяную струю. Такую сильную, что проникала под тушу. Я смотрел, как бьется в струе хвост. Как мечется он по бетонному полу. Как струя выворачивает уши. Как отодвигается голова. Как пятнистая шкура становится темной.

Потом внезапно струя исчезает. И несколько мгновений капли капают из шланга.

- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

Он меня не узнал.

Я забился в угол. Я смотрел, как он подходит к туше. Он стоял со шлангом в руке. Он пристально смотрел на эту мокрую гору. На откинутую рогатую морду.

Я смотрел. И это сочетание красоты и крови, хрупкости и удара, все это вошло в меня.