Книга Под покровом небес - Пол Боулз

— Это человек? — недоверчиво спросила Кит.

— Где? — сказал Таннер, осматриваясь.

— Пение.

Мгновение он прислушивался.

— Трудно сказать. Выпей.

Она выпила, потом улыбнулась. Через минуту она уже всматривалась в черневшую за окном ночь.

— Наверное, я напрасно появилась на свет, — горестно сказала она.

У него сделался встревоженный вид.

— Послушай-ка, Кит. Я знаю, что ты нервничаешь. Потому-то я и взял с собой игристого. Тебе надо всего лишь успокоиться. Не бери в голову. Расслабься. Ты же знаешь, все это пустяки. Кто это сказал…

— Нет. Только без цитат, — перебила она его. — Шампанское — да. Философия — нет. Кстати, по-моему, с твоей стороны было ужасно мило позаботиться о нем, особенно теперь, когда я понимаю, почему ты его с собой взял.

Он перестал жевать. Выражение его лица изменилось; взгляд насупился.

— Что ты имеешь в виду?

— Потому что ты догадался, что в поездах я нервничаю как последняя дура. И мне лишь остается по достоинству оценить проявленную тобой заботу.

Он снова задвигал челюстями и ухмыльнулся:

— Не стоит благодарности. К тому же шампанское и мне пришлось весьма кстати, как ты могла заметить. Итак, за старую добрую мадам! — Он откупорил вторую бутылку.

Поезд не без труда снова стал набирать скорость.

То, что они опять поехали, придало ей бодрости. «Díme ingrato, porqué abandonaste, y sola me dejaste…»[29], — запела она.

— Еще? — Он наклонил бутылку.

— Claro que si[30], — сказала она, выпив содержимое одним глотком и тотчас протянув чашку за новой порцией.

Поезд двигался рывками, поминутно останавливаясь, причем всякий раз в местности, выглядевшей совершенно пустынной. Но из темноты всегда неслись голоса, выкрикивавшие что-то на своем гортанном горном наречии. С ужином было покончено; пока Кит доедала последний финик, Таннер нагнулся и достал из саквояжа очередную бутылку. Сама в точности не зная зачем, она вытащила спрятанный в щель бутерброд и положила его к себе в сумочку поверх пудреницы. Он налил ей шампанского.

— Шампанское уже не такое холодное, как раньше, — сказала она, пригубив.

— Уж какое есть.

— А я все равно его обожаю! Ну и что, что теплое. Ой, знаешь, я, кажется, пьянею.

— Ну уж и пьянеешь! С одного-то глотка. — Он засмеялся.

— О, ты меня не знаешь! Когда я нервничаю или чем-нибудь расстроена, я мигом набираюсь.

Он посмотрел на свои часы:

— Так, у нас впереди еще как минимум восемь часов. Судя по всему, мы так и будем ползти с черепашьей скоростью. Ты не возражаешь, если я пересяду к тебе?

— Конечно. Я же с самого начала предлагала тебе не ехать спиной.

— Отлично. — Он встал, потянулся, зевнул и плюхнулся рядом, привалившись к ней. — Виноват, — сказал он. — Не учел эту чертову болтанку. Господи, ну и поезд! — Он приобнял ее правой рукой и слегка притянул к себе. — Облокотись на меня. Тебе так будет спокойнее. Да расслабься же! Ты вся напряжена и зажата.

— Да, зажата! Боюсь, что так и есть. — Она рассмеялась; этот смех отозвался у нее в ушах жалким хихиканьем. Она частично облокотилась, положив голову ему на плечо. «Так мне должно быть спокойнее, — подумала она, — но на деле получается только хуже. Еще немного, и я полезу на стенку».

Несколько минут она заставила себя просидеть тихо в таком положении. Не испытывать при этом напряжения было нелегко, поскольку каждый толчок поезда, как ей казалось, подталкивает ее к нему все ближе и ближе. Постепенно она почувствовала, как мышцы его руки сжимаются у нее на талии. Поезд подошел к полустанку. Она подскочила с криком:

— Я хочу пойти посмотреть, что там делается снаружи.

Он встал, снова обнял ее, с силой сжимая за талию, и сказал:

— Ты знаешь, что там. Темные горы, больше ничего. Она посмотрела ему в глаза:

— Знаю. Пожалуйста, Таннер.

Слегка вильнув бедрами, она заставила его убрать руку. В этот момент дверь в коридор отъехала, и похожая на горем убитую женщина в черном сделала вид, что собиралась войти в купе.

— Ah, pardon. Je те suis trompée[31], — извинилась она, мрачно стрельнув глазами, и пошла дальше, не закрыв за собой дверь.

— Что этой старой гарпии надо? — сказал Таннер. Кит подошла к двери, встала на пороге и громко сказала:

— Да она просто voyeuse[32].

Женщина, миновавшая уже полкоридора, стремительно обернулась и свирепо на нее посмотрела. Кит ликовала. Удовлетворение, которое доставило ей сознание того, что женщина услышала слово, поразило ее своей нелепостью. И тем не менее ее так и распирало от радости. «Еще немного, и со мной случится истерика. И тогда Таннер будет бессилен».

В нормальных обстоятельствах ее не покидало ощущение, что Порту зачастую недостает понимания, однако в ситуациях экстремальных он был незаменим; когда ей приходилось по-настоящему плохо, она целиком полагалась на него, и не потому, что он безукоризненно руководил ею в таких ситуациях, а потому, что часть ее сознания обретала в нем точку опоры и, таким образом, она отчасти с ним отождествлялась. «Но ведь Порта здесь нет. Так что, пожалуйста, никакой истерики». Вслух она сказала:

— Я сейчас вернусь. Не пускай ведьму.

— Я пойду с тобой, — сказал он.

— Ей-Богу, Таннер, — рассмеялась она. — Боюсь, там, куда я иду, твое общество будет не совсем уместным.

Он постарался скрыть смущение.

— О! Разумеется. Извини.

В коридоре никого не было. Она попыталась разглядеть что-нибудь за окнами, но стекла покрывала пыль вперемежку с отпечатками пальцев. Впереди роился хор голосов. Дверь в туалет была закрыта. Она прошла в следующий спальный вагон, помеченный цифрой II; в нем было светлее и многолюднее, но зато и выглядел он гораздо беднее. В противоположном конце вагона она столкнулась с людьми, которые заходили внутрь. Протиснувшись между ними, она спрыгнула вниз и пошла по перрону к началу поезда. Пассажиры четвертого класса, сплошь берберы и арабы, толкались посреди узлов и коробок, сваленных в кучу на грязной платформе под тусклым светом голой электрической лампы. Резкие порывы ветра налетали со стороны близлежащих гор. Она проскользнула между ними и поднялась внутрь.