Книга Вдребезги - Генри Парланд

Поэтому он сидел в кресле в гостиной, напевая отрывок песенки, которую услышал, когда возвращался домой, проводив Ами до парадного, и старательно разглаживал складку на колене — результат неизбывной привычки сидеть, положив ногу на ногу, — пока брюки не приняли наконец более приличный вид. Изнутри его, словно добрая стопка водки перед обедом, согревало сознание собственной влюбленности и избранности по сравнению с остальными людьми, которым не дано было узнать, какими огромными и мягкими кажутся глаза Ами в проеме входной двери и каким благородным жестом она махнула ему на прощанье. Писатель был совершенно доволен и не знал, чем бы ему заняться. Наконец ему пришла в голову, как он решил, блестящая идея: надо отправиться на какой-нибудь островок за городом и немного поджарить свою новорожденную любовь на солнышке, чтобы к вечеру она, загорелая и закаленная, могла приступить к делу. В этом решении, несомненно, было некое разумное зерно: нет ничего более полезного для здоровья влюбленного молодого человека, чем провести несколько часов в одиночестве на общем пляже. Если ему удастся устоять против смертельной опасности солнечных лучей и сохранить идеалистическое представление о женщинах, которые расхаживают вокруг в купальных костюмах, его любовь сможет свернуть горы. Если же ему это не удастся, то остается надеяться, что от чувства мировой скорби его спасет отупение, которое наверняка овладеет им, когда он, поджарив спину, обратит к солнцу живот, и он возвратится домой с единственным желанием — наесться досыта и заснуть. Купание должно вернуть ему трезвый взгляд на вещи, неслучайно нравственность охотно смотрит сквозь пальцы на пляжную жизнь. Ведь известно: холодная вода — лучшее средство от чрезмерных безумств.

Писатель отправился на остров справа от города, на катере было полно девушек — конторских служащих и продавщиц, и он почувствовал, как вид их воздушных платьев на несколько градусов понизил его романтическое настроение. Погода была божественная; когда катер причалил к берегу, жар в голове писателя уже почти прошел, и он побрел по лесной тропинке, на которой отдавались эхом вопли и гомон, долетавшие с находившегося в нескольких метрах пляжа. Переодеваясь в кабинке, писатель испытал новый приступ сентиментальности: пока он заботливо складывал брюки на скамейке, полумрак купальни напомнил ему о подъезде в доме Ами, и он с особой нежностью провел рукой по бежевым брюкам — того самого оттенка, что и женская кожа. Потом он стоял на берегу и старался придать себе независимый солидный вид, поскольку в мерцающей и брызжущей суматохе, царившей вокруг, высмотрел девушку в ослепительно ярком, сводящем с ума купальном костюме. Она сидела совсем рядом и старательно закапывала ноги в песок. Рядом с ней была другая, которую он не мог рассмотреть, так как она уже почти совсем скрылась в песке и наружу торчала лишь голубая купальная шапочка, словно невесть откуда взявшийся цветок без стебля. Писатель решил, что будет жариться на солнце как раз на том месте, где остановился, но сперва окунется, чтобы потом хладнокровно следить за процессом закапывания, который, судя по всему, продолжится еще какое-то время. Изнывая от жары, он решительно бросился в ведьмин котел, где сверкавшие в воде руки и ноги мутили море, превращая его в бурлящий водоворот. Вялая тепловатая вода плескалась вокруг человеческих тел, волны тщетно пытались навести порядок и выбросить на берег всех непрошеных гостей. В этот миг писатель практически ни о чем не думал, а если бы захотел узнать температуру своей влюбленности, то обнаружил бы, что та медленно, но верно приближается к нулю. В конце концов он решил, что достаточно насиделся в воде, она больше не казалась ему теплой, а, наоборот, влажно-прохладной, и тогда он вспомнил о девушке, которая закапывала ноги в песок. В этом видении было нечто теплое и сухое, и он решительно направился назад — туда, где огромный небесно-голубой цветок торчал из песка, словно буек. И тут писатель испытал первое разочарование: за это время девушка явно выбилась из сил и при его приближении как безумная ринулась в море, где улеглась на живот и принялась молотить по воде, взбивая ее в песочного цвета месиво. Этот порыв настолько не соответствовал стремлению писателя оказаться на жарком песке, что смутил ход его мыслей; он лег, решительно повернувшись к девушке пятками, а головой к морю. Через несколько минут он погрузился в нирвану отупения и безмятежности и очнулся, лишь когда услышал, как кто-то, фыркая, упал на песок рядом с ним. Несколько капель брызнули ему на спину и сразу же испарились, но оставили горячие песчинки, те начали нещадно щекотать, и ему пришлось встать и стряхнуть их.

Это оказалась та самая девушка, что закапывала ноги в песок. Теперь она нашла новое занятие и со стоном барахталась в песке, нисколько не тревожась о том, что ее волосы с жадностью подхватывали все песчинки и травинки, что были поблизости. Писатель к тому времени уже достаточно належался на солнце, чтобы оценить по достоинству эту картину, и наблюдал за барахтаньем с интересом и удовольствием. Он даже попытался рассмотреть купальный костюм девушки, который все больше и больше волновал его, но это оказалось совсем непросто: богатство расцветки уже давно скрылось под слоем мокрого песка. Зато писателю удалось разглядеть фигуру и лицо соседки — она была довольно крупного телосложения, впрочем, это вряд ли бросалось в глаза, если девушка была полностью одета. Она явно в первый раз выбралась на пляж, поскольку ни чуточки не загорела; ее широкое крупное лицо было почти бледно-серым и, казалось, в любой момент могло приобрести усталое, несчастное выражение. Необычные широко расставленные глаза придавали ее облику если не оригинальное, то таинственное выражение, иногда они останавливались на писателе, что его весьма смущало, и вскоре он почувствовал неудержимую потребность окунуться в воду и таким образом охладить все возраставшее волнение. Он встал и уже было погрузил одну ногу в море, но тут девушка вскочила и промчалась мимо него, обдав песком и каплями воды. Это на несколько мгновений ослепило его, а когда он вытер лицо, то обнаружил, что соседка снова лежит на животе в нескольких метрах впереди и шлепает руками и ногами. Он осторожно обошел ее и направился дальше в море, где мог не опасаться нового нападения.

Потом они несколько часов лежали рядом, писатель чувствовал, что ее купальный костюм все больше и больше волнует его, как и пронзительные взгляды, которые девушка бросала на него в перерывах между своими оригинальными гимнастическими упражнениями на песке или в воде. А голубая купальная шапочка так и торчала недвижимо, закопанная в землю, и лишь раз в час с методичной точностью поднималась, чтобы окунуться в воду и через пять минут снова вернуться на свое место. Положение было мучительным, и он бы уже давно покончил с ним: придумал повод познакомиться или просто-напросто ушел, но злосчастный романтически-аналитический склад характера побуждал его оставаться на месте и воссоздавать девичий нрав и черты на основе тех немногих образцов, которые он видел перед собой. Писатель боялся заговорить с девушкой, но уже составил о ней мнение и не хотел еще раз пережить разочарование, подобное тому, какое испытал с Ами прошлым вечером. С незнакомым человеком легче иметь дело уже потому, что в мыслях можно действовать более безрассудно, поэтому он мог без церемоний обращаться с девушкой в радужном купальнике (который наконец-то смог рассмотреть).