Книга Бабочка на ладони - Катажина Грохоля

Наконец Роза зачесала темные волосы назад и стянула в конский хвост специальной толстой резинкой, которая не повреждает структуру волос. Оглядев себя в зеркале, Роза осталась довольна. Правда, разница между талией и бедрами составляет не положенные тридцать сантиметров, а только двадцать шесть с половиной, но все равно она очень и очень привлекательна.

Роза улыбнулась своему отражению, блеснув белейшими зубами. Их она окружала не меньшей заботой, чем все прочее. Цвет кожи вот немножко подкачал. Такое впечатление, что она румянится. Ну да ничего. И незаметно совсем.

Роза накинула халат и вышла в кухню. В пенале над раковиной наготове стояла посуда. Роза достала красную кружку — сегодня надо зарядиться энергией, — машинально подвинула стакан, чтобы не выбивался из ровного ряда, и поставила на плиту пшенную кашу. Она всегда ела на завтрак пшенную кашу — пища довольно калорийная, зато благоприятствует пищеварению и чистит тонкий кишечник. Или толстый? Впрочем, не суть важно.

Роза положила в стакан пол-ложечки меда (разумеется, натурального) и залила теплой водой. Этот напиток она выпьет перед завтраком. Укрепляет сердце. Теперь можно одеться и сделать макияж.

Каша тихонько пыхтела на огне, когда Роза наносила последние штрихи. Ну прямо хоть куда, подумала она, еще раз взглянув в зеркало. Себастьяну нравится, когда женщина ухожена, — сколько раз он ей это повторял. И он так искренне и мило восхищается ее телом. А красота требует жертв. Еще бы только уменьшить талию до шестидесяти двух сантиметров…

Роза убрала зеркальце со стола, поднялась с места и открыла шкафчик у окна. На верхней полке стояли по ранжиру кофейники, молочники, салатники, блюда большие и блюда маленькие. На второй сверху полке нашли пристанище тарелки, мелкие и глубокие, и еще два фарфоровых вместилища в форме рыбы. На нижней полке в прозрачных контейнерах (считая справа налево) покоились: мука пшеничная, пшено, гречка, рис длиннозерный, изюм без косточек, каменная соль, коричневый сахар, очищенные семечки подсолнуха, рис белый. На первой полке — Роза, на второй — Роза, что на третьей — не видно. Может, приправы какие?

А на какой полке у Розы хранится любовь?

* * *

Петра не покидало неприятное чувство: что-то в его жизни бесповоротно менялось. Именно сейчас, когда им жилось куда лучше, когда не надо уже было сражаться за каждый грош и обитали они в своей собственной квартире. Он лез из кожи вон, уступал Басе во всем, только бы она была счастлива и довольна. А она не была счастлива. И он порой просто задыхался дома, словно петля затягивалась на горле. Вне дома Петру было легче, и это его огорчало.

Он любил свою жену, когда ее не было рядом. В последнее время он старался рассказывать ей обо всем, но разговор не клеился. Он сообщал, когда вернется, где будут съемки, когда фотографии опубликуют, какая пробка была на площади Вольности; рассказывал, с кем встречался и о чем шел разговор. Только Бася, еще недавно такая любопытная, слушала его без интереса, угрюмо думая о чем-то своем.

Петру стало казаться, что единственное предназначение слов — скрывать истину. Жена относилась к нему… нет, не как к воздуху, без воздуха не проживешь, — а как к отдельному существу, находящемуся хоть и рядом, но в другом измерении. Бася пребывала словно в стеклянной оболочке, до живого человека и не доберешься.

Однажды он спросил прямо:

— Ты мне веришь?

Бася тогда улыбнулась ему и ответила — эдак небрежно, будто постороннему: — Верю, верю.

И вместе с тем… она рылась у него в карманах, вскрывала письма («А я думала, это счет»), просматривала ежедневник. А ему нечего было скрывать.

Ну разве ерунду какую. Что зря жену расстраивать?

Может, все супружеские пары проходят через это?

Он скучал по прежней Басе, веселой и доверчивой.

Петр сидел за компьютером и просматривал старые диски, приводил в порядок каталоги, стирал ненужные снимки. С экрана на него глядела Бася, снятая украдкой, тайком, она терпеть не могла, когда муж наставлял на нее объектив. И это были лучшие его фотографии. Ей не покажешь — обещал ведь, что не будет ее щелкать без ее согласия. Зато сам просматривал частенько, клятвопреступник.

Может, именно поэтому наступает момент, когда люди хотят родить ребенка? Всему свое время. Этап жизни вдвоем пройден, пришла пора расширить семью. С целью ее укрепления.

Но ведь у них и так все крепко.

Петр закрыл файл под названием «Фабрика тростника». Бася исчезла, превратилась в буковки на «рабочем столе». Петр вынул диск, спрятал в контейнер с замочком и запустил «Фотошоп». До пяти надо отослать обработанные снимки в редакцию, а потом придет Конрад, которому Петр обещал помочь.

У Конрада накрылся весь жесткий диск целиком, а собратьям-фотографам надо помогать. И Петр разрешил ему поработать на своем компьютере.

* * *

Ей снилось, что она едет куда-то на автобусе. Ночь, люди дремлют, опустив головы. Ярко светит луна. На душе тревожно, автобус, похоже, свернул с дороги, не видно ни дорожной разметки, ни асфальта, одна пустота, непонятно, куда они заехали. Она встает и трясет за плечо соседку. Женщина поднимает голову, отбрасывает со лба пряди волос… Да ведь у соседки нет лица, только пластмассовая маска без глаз и рта, как у недоделанного манекена! Она в ужасе отшатывается и будит мужчину, сидящего рядом с женщиной… И у этого маска вместо лица… Она бежит по салону, толкает пассажиров, у всех вместо лиц маски, подбегает к шоферу, стучит в стеклянную перегородку… Сердце замирает от жути. Фары высвечивают зеленоватую жижу, они катят по бесконечному болоту, огромные пузыри неспешно вырастают прямо по курсу и беззвучно лопаются.

Сейчас колеса автобуса увязнут в жидкой грязи, их затянет вниз, зеленое месиво зальет окна, сделается совсем темно, потом гадость через мелкие щелочки просочится в салон и заполнит его до краев. Никто никогда не узнает, как и где им довелось погибнуть.

Она барабанит по перегородке, водитель, кажется, не осознает, что заблудился, заехал не туда… Как это они до сих пор не провалились? Она лупит по стеклу, люди встают, безглазо смотрят на нее, шофер на мгновение оборачивается.

На маске у него прорези на месте глаз. Пустые прорези.

Им не спастись.

Она с хрипом проснулась и села на постели, не в силах перевести дыхание. Только сейчас она поняла, что это всего лишь сон.

Дурной сон, и не более того.

* * *

Инвентаризация и контроль в одном флаконе. И это перед ликвидацией. И как смотрят-то! Могла бы, стервозина, потише выдавать свои комментарии!

— Только погляди на эту женщину!

Это она обо мне высказалась. Сценическим шепотом.

Без тебя знаю, как я выгляжу.

Похоже, я здесь лишняя. Пойду дальше вдоль полок, у меня есть список пропавших книг, может, какую и найду. Пусть обсуждают мою внешность без меня.