Книга Теннис на футбольном поле. Молдавский навес, английский удар - Тони Хоукс

– Большое спасибо за помощь, – скромно произнес я и направился к двери.

Он изрек пару фраз, которые могли означать что угодно, от: «Рад, что смог помочь» до: «Пошел ты!» Но мне было все равно. Я добрался до дома и смог в него попасть. Причем сам. Разве могло теперь в этой стране меня хоть что-то остановить?

Последующие вылазки в мир независимости были гораздо удачнее. Первая из них была прогулкой до Молдавского национального теннисного центра, который я нашел беспрепятственно, лишенный уникальной способности Юлиана ориентироваться на местности. Я прошел через ворота и слева увидел большой памятник в стиле социалистического реализма – огромный, похожий на греческого бога, полураздетый человек, сжимающий теннисную ракетку с таким видом, будто именно она решит все проблемы человечества. Образ, нашедший отклик в душе конкретного наблюдателя, который слишком хорошо понимал, что теннисной ракетке придется решить, по крайней мере, одну из его проблем. Хотя я сильно опасался, что у теннисной ракетки никогда и не появится такой возможности.

Я полагал, что без помощи Юлиана любая форма общения с теми, кто заведует центром, будет невозможна или, по крайней мере, неудовлетворительна. Но, уже не в первый раз за этот необычный день, глубоко заблуждался. Ян не говорил по-английски, но все же мы отлично друг друга поняли.

Ян, невысокий и коренастый парень, окликнул меня, несколько минут с интересом наблюдая, как я бесцельно брожу вокруг теннисного корта. Первоначальный обмен фразами никому из нас не помог разобраться, кто мы такие или что каждому из нас надо. Но затем последовал неожиданный поворот.

– Est-ce que vous parlez français? – спросил Ян.

– Oui, je parle français, – ответил я, открывая неожиданно новый мир общения.

Французский Яна был гораздо более адекватным, чем французский Дины, и он смог объяснить мне, что является директором теннисного центра, а потом принялся излагать трудности, с которыми столкнулся молдавский теннис. Я узнал, что когда-то Молдова могла похвастать лучшим теннисистом во всем СССР в лице Ури Горбана, но теперь он не может попасть даже на низшую строчку мирового рейтинга, так как у него нет денег, чтобы ездить на соревнования. Грустная правда жизни в том, что правительство, которое не может себе позволить освещать улицы в столице, никогда не посчитает важным отправлять многообещающих теннисистов за границу.

Когда я рассказал Яну, что я делаю в его стране, он улыбнулся, но через секунду его лицо снова приобрело выражение «работа прежде всего». Я уже начал к этому привыкать. Это не та страна, где поднимают шумиху. На вопрос о том, можно ли мне сыграть в теннис на этих кортах с несколькими местными футболистами, Ян и бровью не повел: бесстрастное выражение лица и ответ в том смысле, что пожалуйста, если не совпадет по времени с молодежными тренировками, которые проходят на всех кортах. Когда я спросил, могу ли позвонить заранее, чтобы убедиться, что тренировок нет, Ян поставил передо мной дилемму.

– Le téléphone ne marche pas, – сказал он, смиренно пожав плечами. – Nous n'avons pas payé donc ils ont coupé la ligne.

Телефон отключили. По счетам никто не платил, и поэтому в Национальном теннисном центре отключили именно телефон. Не помню, чтобы такое бывало во Всеанглийском клубе в Уимблдоне.

Заход в бар «Виктор» стал еще одним проявлением моей растущей самоуверенности. Пару раз до этого по пути домой я видел маленькую красную неоновую вывеску, но никогда раньше не спускался по ступенькам в бар, чтобы испробовать местного пива. Сегодняшний день был особенным. Сегодня все было по-моему. Сегодня я был мерилом Молдовы. Тем не менее, подходя к толстой деревянной двери бара, я начал опасаться, что она поставлена там, чтобы спасти невинных от порочного мира молдавских отбросов общества. Я не сразу осмелился толкнуть дверь, боясь, что за ней могут скрываться члены мафии, наркоторговцы, сутенеры и проститутки, и у каждого свои мотивы ограбить наивного англичанина, который добровольно вошел в их логово.

Меня поприветствовал человек в элегантном костюме и со скрипкой в руках, который вполне мог сойти за гангстера из фильма тридцатых годов, если бы не лицо – слишком теплое, слишком открытое и слишком великодушное для гангстера. Этим славным малым с шикарными усами оказался человек по имени Марин, он и стал главным героем вечера, совершенно не похожего на все, что я видел в Молдове до сих пор.

Узнав, что я из Лондона, Марин оживился, так как это означало, что он мог поговорить со мной на том, что, по его мнению, было английским языком. Когда он ко мне обращался, я вежливо улыбался, изо всех сил стараясь не выдать отсутствующего взгляда в ответ на его невнятные речи. Кое-что я все-таки понял – мне представили Галину, девушку за барной стойкой, чьи красивые черты затмевала лишь улыбка. Ее зубы, похоже, были деревянными, причем нелакированными. Она не была из числа поклонников молдавских дантистов, если таковые вообще существовали. Я не видел никаких доказательств того, что содержание зубов в хорошем состоянии является приоритетом этого общества. Действительно, и кому это надо? Ни одного прецедента. Советская власть в этой стране не сделала ничего, чтобы возбудить интерес к зубной гигиене. Ни один пятилетний план не упоминал ортодонтов. Ленин, Троцкий и Сталин обходились без брекетов, так что и все остальные могли обойтись без них. Кроме того, не было причин считать, что установка металлических конструкций на коренные зубы рабочего поднимет производительность труда.

Марин сообщил мне за тот час, что играл на скрипке, больше, чем, если бы разговаривал со мной на своем гибридном английском всю жизнь. Он играл в дуэте, в котором, бесспорно, был талантливой половиной. Его партнер сидел со скучающим видом за клавиатурой, которая издавала раздражающие электронные звуки, пытаясь подыгрывать искусной скрипке Марина. По-моему, аккомпаниатору следовало выступать соло и выпустить альбом под названием «Тоска зеленая. Без аккомпанемента», и страшно хотелось столкнуть его, выдернув инструмент из розетки.

Когда я достал свою камеру, чтобы заснять Марина, мой статус в баре резко изменился. Меня посчитали искателем талантов, который «откроет» местных и прославит на Западе. Марин изобразил столь ослепительную улыбку, что в глазах чуть не забегали солнечные зайчики, а клавишник даже умудрился состроить такое выражение лица, которое говорило, что, возможно, ему не так скучно, как кажется. Галина моментально трансформировалась из барменши в певицу ночного клуба, схватила микрофон и исполнила пару ужасных поп-песенок, временами сверкая темно-коричневыми деревянными зубами. Сомневаюсь, что ее ждет карьера на Западе. Эта улыбка в действительности гарантировала всего один концерт в году – на рождественской вечеринке общества столяров и плотников. А мне от открытой мною «звезды» требовался более стабильный доход. У Марина определенно был талант, но, вероятно, ему все же не достичь кассовых сборов Ванессы Мэй. Ну ничего, я постараюсь отказать как-нибудь помягче, а пока посижу, попью пиво и посмакую редкую возможность «почувствовать себя кем-то особенным».

Потом меня пригласили за столик со здоровенными ребятами, к которым я, возможно, побоялся бы присоединиться, если бы не был «королем бара». Они тоже попозировали для камеры, ослепительно улыбаясь, подняв очки и даже исполнив подобие русской народной песни, после чего я почувствовал облегчение, что я не русский. Один из них, наименее талантливый певец, помахал перед объективом теперь уже постоянно работающей камеры своим удостоверением, и, к собственному удивлению, я прочитал, что сижу рядом с начальником полиции Кишинева. Невероятно, но факт. Я выпивал с начальником полиции. Я действительно неплохо справлялся в одиночку.