Книга Любимая противная собака - Ольга Арнольд

— Ты что! — в ужасе прошептала она мне на ухо. — Нам еще скандала не хватало, если бы ты испортил дорогущий костюм от Сен Лорана!

Не знаю, что такое «Сен Лоран», но треники есть треники, и мои мысли подтвердил басок стоявшей за моей спиной Маши, которая тихо говорила Голенастой:

— Вот уж не знала, что Сен Лоран шьет спортивные костюмы! — и они засмеялись.

Что мне в них обеих понравилось — у них были короткие юбки; длинные юбки я не люблю, неудобны они для собаки моего роста, я в них путаюсь. И животики у обеих были голые, только у Маши в пупочке еще болталось блестящее колечко, за которое хотелось схватиться зубами. У нее на этот раз было всего лишь два поклонника, они ходили с подносами и разносили напитки. А Голенастая была вообще без Дуремара — наверное, он боялся, что Художница приедет не только с кошкой, но и с собаками. И правильно сделал, потому что, хоть Берты и не было, Вайдат, та, которая алабайка, тоже здесь присутствовала, хоть и опоздала, он бы ее точно испугался. Пошатывающийся на этот раз не шатался, а, затянутый тугим воротничком, галстуком и тесным пиджаком (обычно он ходит в заляпанном красками свитере или майке), мрачно стоял в углу. Иногда его рука сама тянулась к бокалам с водой, которые стояли на столике рядом, но Гала была начеку, она тут же толкала его локтем, наверное, сильно, потому что он тут же руку отдергивал. Интересно, что это за вода была такая? Понюхать ее мне не удалось — слишком высоко было. Зато Мама схватила один стаканчик, хлебнула и тут же раскашлялась, а потом, вытирая глаза платком, сказала:

— Фу, какая гадость!

Пошатывающийся тут же выхватил у Мамы бокал, который она чуть не уронила, и допил, пользуясь тем, что Гала кого-то очень важного водила по выставке. Тут же он пришел в благодушное настроение, наклонился ко мне и стал лохматить мне челку, приговаривая: «Какой хороший мальчик! И ведь не кусаешься, как наши заразы!» Честно сказать, когда он на меня дыхнул, я не укусил его только потому, что нас снимали телевизионщики. Но укусить очень хотелось — Пошатывающийся источал настоящий смрад, от него исходил тошнотворный запах разбавителя № 1, скипидара и еще какой-то мерзости. А также «вискарика» — так он назвал прозрачную жидкость в стаканчиках. Многие мужчины брали этот странный напиток и с удовольствием его смаковали. Какие все-таки люди чудаки! Ни одна порядочная собака не притронулась бы к тому, что так воняет.

От Пошатывающегося я удрал к Маме на ручки. Я заметил, что Кнопка-кошка тоже не сходила с рук, но не своей хозяйки, а Писательницы. Жаль, что Мурзавецкий не видел такого предательства! Но и у меня тоже нашлись поклонники, которые просили Маму дать меня подержать, и я с достоинством переходил из рук в руки, делая людям одолжение. Потом мне это надоело, тем более что там был один молодой человек почти щенячьего возраста, который пытался открутить мне уши, и я улегся под бок Вайдат. К ней публика относилась почтительно, и возле нее образовалось пустое пространство. Лулу же сидела на стульчике, куда ее посадила Голенастая, и как будто любовалась своим изображением на самой большой картине, возле которой собралась целая толпа. Это был тот самый двойной портрет, который писали вместе Художница и Пошатывающийся, как «Репин с Айвазовским», сказал кто-то позади нас. Мама обернулась вместе со мной, и я увидел, что это была знакомая девушка с телевидения. Очень понимающая девушка — она как-то снимала, как я ем курицу с вилки, и уговаривала Маму дать мне еще и еще, потому что ей были нужны какие-то дубли.

— Собачка вышла замечательно, — ответила ей высохшая дама в толстых очках, — но вот зря Гала решилась так позировать. Она очень проигрывает в сравнении с Лулу! Тем более что Лулу одета, а ее хозяйка раздета, лучше было бы наоборот…

Они тихонько похихикали, и Мама тоже хихикнула, взяв меня на руки и уткнувшись носом мне в шерсть — так, чтобы никто этого не заметил. Все прошло бы достаточно чинно и скучно, если бы Мими от волнения не описалась. Поднялась суматоха, и один из гостей, которого толкнули, случайно наступил на лапу Вайдат. Вайдат — очень выдержанная девчонка, она только взглянула на невольного обидчика, слегка показав зубы, но тот от ужаса метнулся в сторону и упал, с грохотом повалив стул. Гала и Художница при этом почему-то побелели и бросились поднимать и утешать этого неуклюжего типа, а хозяйка Вайдат Птичка и моя Мама решили, что с нас хватит, и быстро нас увели. Так что я не видел своими глазами, чем все это закончилось. Прежде чем сесть в машину — Птичка обещала нас подвезти, — мы немного погуляли во дворе, и когда уже совсем собрались уезжать, из подъезда вышла Гала под руку с Пошатывающимся. Вернее, Пошатывающийся висел на руке Галы. Он был такой же, как обычно, то есть покачивался из стороны в сторону и не хотел идти прямо. Гала кричала на него:

— Опять нализался, ублюдок! — и запихивала его в джип.

Но Гала была не права. Пошатывающийся ничего не лизал, он просто пил из стаканчиков, я видел, я ведь наблюдательный. А если кто что и подлизывал, так это была Мими — она, когда хозяйка на минуту спустила ее с ручек, увидела на полу лужицу возле столика с напитками и попробовала, что это такое. Не знаю, понравилось ли ей, но после этого ее слегка покачивало, как Санни после пива. Наверное, и напрудила поэтому.

Вечером Мама в лицах рассказывала Папе про вернисаж. Я оказался героем вечера. На выставке меня все хвалили и называли «светским песиком», наверное, в отличие от оконфузившейся Мими. Папа возразил, что я вовсе не светский, а тусовочный. Потому что такого понятия, как «свет», а тем более «высший свет», сейчас не существует. Мама с ним согласилась, что на самом деле на вернисаже была просто большая тусовка, и некоторых присутствовавших никак нельзя назвать людьми светскими, потому что они не умеют себя вести в приличном обществе, хотя изо всех сил пыжатся казаться важными персонами. Во всяком случае, сказала Мама, те две весьма высокопоставленные дамы, которые, скрываясь за бокалами с шампанским, рассказывали друг другу вполголоса анекдоты на туалетную тему, значительно менее светские особы, чем несчастная Мими, которая сходила в туалет по необходимости, и уж ни в какое сравнение они не идут с великолепной Вайдат. Тут я возревновал, потому что подумаешь — не откусилась, когда ей наступили на лапу, я бы тоже стерпел! Попутно выяснилось, что тот тип, которого она смертельно напугала, оказался известным художественным критиком, и по этому поводу мои родители долго смеялись.

Но когда на следующий день мы встретились в нашем лесу с Художницей и ее собаками, Мама уже не смеялась, а притворилась, что очень переживает, что с критиком так нехорошо вышло, ведь он должен был писать о выставке. Они обе поохали-поахали, а потом расхохотались, вспоминая эту сцену. А вообще Художница осталась довольна, несмотря на «неприятные инциденты».

— Но больше я на свои вернисажи животных приглашать не буду, — заявила Художница, — хватит одного раза. Они отвлекают внимание публики от картин!

Интересно, а чего она хотела? Конечно, на меня, например, смотреть гораздо приятнее, чем на плоских собак и кошек, развешанных по стенам!

Гром грянул на следующий день. Вернее, это Мама так говорила, но ни грома, ни молнии не было, хотя дождь на самом деле шел. С утра Маме позвонила Художница, они долго разговаривали, и физиономия моей хозяйки становилась все мрачнее и мрачнее. Я в разговор их не вслушивался, понял только, что речь идет о белой собаке (Вайдат, что ли?) и волке. Мама со мной отказывалась играть, а потом, когда пошли гулять, она ходила вся отрешенная и на меня почти не обращала внимания. По дороге нам встретилась Гала, шедшая откуда-то с большой сумкой. Мама хотела пройти мимо, но Гала, поздоровавшись, вдруг показала на меня и, всплеснув руками, спросила: