Книга Влюбленные лжецы - Ричард Йейтс

В конце концов он спросил:

— И что, мама тебе так и не звонила?

— Не-а.

— И ты вообще не знаешь, где она?

— Не-а.

Он знал, что следующий вопрос с легкостью может выставить его дураком в ее глазах, но сдержаться не смог:

— И ты не волнуешься?

Нэнси посмотрела на него искренне и задумчиво.

— Нет, — сказала она. — Я же знаю, что она вернется. Она всегда возвращается.

Рассел был потрясен. Сгорбившись, он поплелся к себе в комнату, прекрасно понимая, что ему самому недоставало именно такого отношения к жизни. Но когда он обдумывал этот вопрос, сидя у себя на кровати, он знал, что об этом не могло быть и речи. Примеривать такое отношение на себя было столь же бессмысленно, как пытаться сравнивать себя с атлетами, нарисованными на коробках с готовыми завтраками. Он был беспокойным и тощим ребенком, всегда казался младше своего возраста, и его тошнило от мысли, что любой, кто заглянул бы в сундук с его игрушками, только нашел бы этому подтверждение.

Когда через несколько дней телефон зазвонил снова, Элис Тауэрс опять успела к нему первой.

— Конечно, — сказала она и потом добавила: — Это тебя, Нэнси. Мама звонит.

Нэнси говорила по телефону стоя, повернувшись спиной к семейству Тауэрсов. Она сказала «Привет!», потом пробормотала что-то неразборчивое, после чего стояла молча и слушала, неестественно подняв плечи. Наконец она повернулась, протянула трубку Люси, и та быстро ее схватила.

— Элизабет, ты в порядке? Мы тут все несколько обеспокоены.

— Люси, мне нужен мой ребенок, — сказала Элизабет голосом, предназначавшимся для старой ирландской поэзии. — Я хочу, чтобы ты отправила моего ребенка ко мне сегодня вечером.

— Да, но подожди. Во-первых, последний поезд ушел уже, наверное, несколько часов назад, а кроме того…

— Последний поезд уходит оттуда в десять тридцать сколько-то, — ответила Элизабет. — Джад посмотрел в расписании. У нее масса времени, чтобы собраться.

— Но, Элизабет, мне это совсем не нравится. Она раньше ездила когда-нибудь на поезде одна? К тому же ночью?

— Ерунда. Тут ехать-то всего минут сорок. И мы с Джадом встретим ее на вокзале. Ну или я одна встречу. Она это знает. Я ей сказала, что единственное, что от нее требуется, это выйти из поезда и идти туда же, куда и все.

Люси заколебалась.

— Ну хорошо, — сказала она. — Если ты обещаешь, что будешь там, когда она…

— Обещаю? Я еще должна что-то обещать? Тебе? И по такому поводу? Люси, ты начинаешь меня утомлять.

Расселу показалось, что, когда его мама повесила трубку, вид у нее был обиженный, озадаченный и немного глупый, но она быстро оправилась и после этого вела себя как надо. Властным тоном, в котором, однако, звучали нотки любви и заботы, она отправила Нэнси наверх переодеться и собрать вещи. Потом вызвала такси со станции и, рассказав, что девятилетняя девочка поедет одна, попросила водителя посадить ее на поезд.

Когда Нэнси спустилась вниз в новом платье, с пальто и сумкой, Люси Тауэрс сказала:

— Ага, выглядишь отлично. Умница.

Рассел был, конечно, не уверен, но ему показалось, что раньше он никогда не слышал, чтобы его мама называла Нэнси умницей.

— Ой, подождите, — воскликнула Нэнси, — я забыла. — И она понеслась обратно по лестнице и вернулась со своим чумазым плюшевым медведем.

— Ну конечно же, — сказала Люси. — Смотри, что мы сделаем.

Она положила маленький чемоданчик себе на колени и расстегнула застежки.

— Мы откроем чемодан и уложим старого Джорджа на самый верх, и ты все время будешь знать, где он лежит.

Но самое прекрасное во всем этом было то — и робкая улыбка Нэнси это лишь подтвердила, — что Люси помнила, как зовут медведя.

— Теперь, — сказала Люси и стала рыться у себя в кошельке, — посмотрим, что у нас с деньгами. У меня есть только деньги на билет и еще полтора доллара, но я уверена, что этого хватит. Мама будет ждать тебя на Центральном вокзале, так что деньги тебе на самом деле вообще не понадобятся. Тебе же приходилось бывать на Центральном вокзале, да?

— Да.

— Ну и славно. Единственное, что нужно помнить, когда будешь одна, что тебе все время нужно идти туда же, куда все. Там будет длинная платформа, потом длинный подъем наверх, с которого ты попадешь прямо на станцию, и там тебя будет ждать мама.

— Хорошо.

Потом за окнами просигналило такси, и Тауэрсы втроем вышли на улицу, скользя по оледенелому снегу, и стояли на ледяном ветру, чтобы попрощаться с Нэнси.

Ее не было больше недели, и никаких телефонных звонков. Когда она вернулась — одна, умудрившись самостоятельно взять такси, чтобы доехать домой от вокзала в Хартсдейле (и Рассел был вовсе не уверен, что он на ее месте смог бы это сделать), — то почти не рассказывала о своем путешествии.

— Понравилось тебе в городе? — спросила Люси Тауэрс за обедом, пока домработница бесшумно ходила вокруг стола с тарелками спагетти в мясном соусе.

— Почти все время было холодно, — ответила Нэнси, — Был один день потеплее, когда можно было выйти и посидеть на крыше; я вышла, но даже часа не просидела, как вся покрылась сажей. Руки, лицо, одежда — все стало черное.

— Гм, — сказала Люси, наматывая себе на вилку слишком уж много спагетти. — Да, воздух в Нью-Йорке и вправду… очень грязный.

Выходку Гарри Снайдера по поводу оловянных солдатиков Рассел ни разу и словом не помянул, но она, судя по всему, еще долго не давала ему покоя. В присутствии Рассела Гарри становился раздражительным, ему было трудно угодить, он вечно находил, к чему придраться, и все время строил из себя крутого, засунув большие пальцы под ремень вельветовых бриджей. Как-то днем они сидели у Рассела в комнате, и Гарри спросил, указывая на сундук с игрушками:

— Ну и че у тебя там?

— Ничего особенного. Всякое старье, которое мама пока не выкинула.

Но это Гарри не остановило. Он подошел к ящику и открыл его.

— Вот это да, — протянул он. — Тебе нравится это старье? Ты с этим играешь?

— Нет, конечно, — ответил Рассел. — Я же тебе сказав, что просто у мамы пока руки не дошли все это выкинуть.

— А почему сам-то не выкинешь, если тебе это не надо? А? Зачем ждать, когда мать за тебя это сделает?

Дело принимало плохой оборот, и Расселу ничего не оставалось, как побыстрее увести Гарри из комнаты. Однако утащить его вниз и вывести на улицу было невозможно, потому что он, похоже, решил, что интереснее поторчать в дверях у Нэнси, заглядывая к ней в комнату.

— Нэнси, че делаешь? — спросил он.

— Ничего, убираю вот программки.