Книга Новые записки психиатра, или Барбухайка, на выезд! - Максим Малявин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ну вот, — утирая пот со лба, улыбнулась бабулька, — теперь все будет в порядке.
— Что будет в порядке? — автоматически переспросил еще не вышедший из ступора сын.
— Бабки я вам отмыла, вот что. Теперь ни один поганый мент не подкопается! — гордо пояснила она и запела что-то под нос. Кажется, «Мурку».
Старшая просит на день рождения новый сотовый телефон взамен украденного в школе. Младшая, которой пять лет исполнилось в июле, хмурится. Пришлось успокоить, разрешив послезавтра задуть свечки на торте вместе с сестрой, а также сообщив, что до Нового года — всего четыре недели. Похоже, дед Мороз крупно попал.
Взаимоотношения, складывающиеся у наших пациентов с Богом, трудно описать однозначно, уж очень они разносторонние — от неприятия и заочных упреков в несовершенстве этой долбаной реальности до прямого диалога, минуя Метатрона и Неопалимую Купину. Тематика прямых бесед также довольно различна и выходит далеко за рамки заповедей, что были однажды выданы.
Эльвира, вероятно, уже некоторым из вас знакома благодаря ее особой диете. Надо сказать, что после стационара она чувствовала себя довольно неплохо, поправилась и посвежела, аккуратно ходила на прием, выполняла все рекомендации по лечению, но… Болезнь — такая штука, она не всегда интересуется нашим мнением относительно того, как себя вести и каким лекарствам поддаваться. Более того, у нее десяток фиг в карманах и полтонны нездорового сарказма наготове.
В этот раз было видно, что с Эльвирой что-то не то: в диспансер она явилась чуть ли не к открытию, но в кабинет после регистратуры не пошла: долго бродила по коридору, потом пила чай в буфете, потом села на самую дальнюю от кабинета лавочку, минут через пять пересела чуть ближе, потом еще… В итоге она перешагнула порог кабинета только часа через три. Вид у нее был сосредоточенно-озабоченный.
— Эля, здравствуй. Ты все же превзошла мои ожидания и успела до конца приема.
— Здравствуйте, доктор. Вы знаете, попасть к вам было довольно сложно.
— Ну, учитывая разницу во времени между твоим прибытием в диспансер и текущим моментом — пожалуй, да, соглашусь. В чем же конкретно эта сложность заключалась?
— Очень трудно быть еретичкой, доктор.
— Поясни, пожалуйста.
— Дело в том, что я опять стала разговаривать с Богом. После стационара было короткое затишье, и вот Он снова со мной заговорил.
— Раньше, насколько я помню, Он просто давал тебе понять, чего Он хочет, а чего — нет. Что-то изменилось?
— Да. Теперь Он просто об этом говорит. Может быть, я стала тоньше чувствовать. А может, Он счел меня тупицей и стал выражаться конкретнее — не знаю.
— О чем хоть говорит-то? Вдруг что-то ценное?
— Да пока ничего такого особенного, в основном на меня ругается и обижается.
— На тебя-то за что?
— За то, что я Его не слушаю и иду против Его воли. Говорил не есть — я не послушалась. Теперь стал требовать, чтобы я прекратила пить лекарства и ходить к вам на прием — а я снова не послушалась. Он очень обижается и иногда ТАК может приложить словом — я и не подозревала, что Он умеет.
— Ну, учитывая Его опыт общения с народными массами, я не сильно удивляюсь. Удивляет другое — что Он до сих пор не взялся за какую-нибудь мухобойку с целью воспитательного гомицида. Еще удивляет, что ты Его не слушаешься. Стойкая ты девушка, как я погляжу. Другая уже давно послушалась бы и бросила пить лекарства.
— Э, нет! Пусть говорит себе, что хочет, но лекарства мне нужны. Если бы не лекарства, особенно галоперидол, то весь мир бы разорвался на части, как Бог и обещал.
— Хм. Неожиданное свойство обнаружилось у галоперидола. Хотя он довольно разносторонний и сильный препарат: связи с космосом и всякие вредоносные лучи рубит на корню, от порчи и соседского шепота охраняет почище амулета, на инопланетян и местную нечисть — так вообще словно дуст действует. А тут еще и мироукрепляющее действие. Может, добавлять его в систему водозабора перед очередным апокалипсисом? Когда у нас там по расписанию, Бог тебе ничего на этот счет не сообщал?
— Нет, Он занят спором со мной.
— Меня настораживает вот что: отчего галоперидолу не удается заставить Его замолчать?
— Доктор! — Изумленный взгляд в мою сторону. — Да вы еретик еще покруче меня! Это же Бог! А вы Его галоперидолом! Я ж вам объясняю: галоперидол — это чтоб мир не разрывался. А на Бога галоперидол не действует. Да мне Он не сильно-то и мешает, просто немного настроение портит своими наездами. Я ж, собственно, за антидепрессантами пришла. Ну, и галоперидол, куда же без него…
Приходил на прием давнишний пациент, у него эпилепсия сочетается со слабоумием. Эпилептические приступы бывают по пять-семь раз за день. Заявил, что инвалидность ему надоела, и он готов работать. Причем не абы кем, а заправщиком на АЗС. Долго убеждал товарища, что есть и более гуманные способы избавиться от ненавистной заправки, так что пусть не спешит прощаться с инвалидностью, а если так уж хочет поработать — пожалуйста, пусть для начала попробует свои силы в лечебно-трудовых мастерских.
Не устаю повторять, что для некоторых людей избыток свободного времени — это зло. Особенно при недостатке способности психики употребить оный для чего-то конструктивного — выразить себя в творчестве — написать поэму, например. На худой конец, сойдет и матерная частушка. А уж если добавить сюда еще и элемент сенсорной депривации[36](помните опыты с добровольцами в полной тишине и темноте?), да учесть, что в анамнезе уже имели место парочка психозов с бредом и галлюцинациями — новое обострение будет только вопросом времени.
Дмитрий (назовем его так) волею судеб оказался один в огромном загородном доме. Причем не на день и не на два. Родители умерли, с семьей все как-то не складывалось, к домашним животным особого пиетета никогда не испытывал, друзья — да сроду их не было, с чего бы им вдруг появиться? Могли бы, как это нередко бывает, нарисоваться привлеченные перспективой халявы собутыльники, но и тут засада: спиртного Дима на дух не переносит. Летом еще можно было устроить себе моцион, порыбачить, благо река в паре-тройке часов ходьбы, но вступившая в права осень перекрыла и эту отдушину.
А дом из бывшей мечты превратился в ловушку. Молчаливую и жутковатую, несмотря на ярко горящий свет, вплоть до последнего закутка в подвале и на чердаке. А еще он стал издавать звуки. Возможно, летом, когда окна открыты и слышна улица, с ее машинами, собаками и музыкой из соседних дворов, дом просто терпеливо ждал, но теперь он почувствовал, что хозяин готов УСЛЫШАТЬ — и стал рассказывать. Под порывы осеннего ветра, под дробь редких для этой осени дождей он повел свое тихое повествование. Там скрипнет половица, тут вздохнет что-то в вентиляционной трубе, зашуршит в углу — и снова пауза, снова звенящая тишина, только невесть откуда взявшаяся бабочка бьется о плафон люстры.
