Книга Голова путешественника. Минута на убийство - Николас Блейк

– Мы выросли вместе – он, я и Освальд. Вместе ходили в школу, вместе валяли дурака, каких только шалостей не выдумывали…

– Насколько я понимаю, старик Ситон, их отец, был тяжелым человеком, настоящим деспотом.

– Старик жил по собственному разумению, по своим законам и правилам. Надо отдать ему должное – он создал Редкот, которого раньше, можно сказать, и на карте-то не было. Тут уж никуда не денешься. Он, мистер Стрейнджуэйз, начал с маленькой мастерской, и мало-помалу выросла целая фирма с огромными объемами производства. Обычная для старых времен история, когда значительные состояния вырастали буквально из ничего. Да, ничего не скажешь, в этом деле он был своего рода гений. Правда, Редкот стал совсем другим: ни то ни се, полупромышленный-полусельский район, даже трудно сказать теперь, что это такое. Но в Англии его теперь знают – из-за завода. Я бы не сказал, что Джеймса Ситона очень интересовали судьбы Редкота. Он делал деньги, сколачивал себе состояние, а когда сколотил, ему взбрело в голову стать сельским джентльменом.

– Ну, а как человек, как отец?

Мистер Кили не торопясь переставил бутылочку с клеем на другой конец стола, взял в руки карандаш и принялся чертить на листке бумаги какие-то замысловатые фигуры. Оксфордширский акцент в его голосе стал еще заметнее.

– Я не боюсь вам признаться, что у меня и сейчас буквально закипает кровь, когда я вспоминаю, как он обращался со своими сыновьями. Бил, ругал, оскорблял, донимал бесконечными назиданиями и проповедями. Он, знаете ли, был сектантом. Пуританин до мозга костей. Зато в бизнесе был настоящей акулой, какими только и бывают на деле все эти ханжи-сектанты с умильными голосами и лицемерными улыбочками. Но это, как говорится, не для печати, а то я растеряю всех местных рекламодателей! По-моему, именно это в какой-то мере и сделало Боба поэтом. Он задыхался, ему нужна была отдушина, и поэзия стала для него такой отдушиной. Но вот что удивительно – в жизни он пошел по прямой дороге, а не сбился с пути, как его братец.

– У многих поэтов бывает внутри очень крепкий нравственный стержень.

– Вот-вот. Боб всегда был… как бы это сказать… довольно жестким человеком. Всегда давал сдачи, никогда не спускал обид. Старик Ситон, хочешь не хочешь, был вынужден относиться к нему с уважением. Он понимал, что опасно, вернее, бесполезно доводить Боба до крайности.

– Что вы имеете в виду?

– Ну вот, например, когда Боб только вернулся из Оксфорда, – он получил там стипендию, и отец даже гордился им какое-то время, – он почти сразу же влюбился в Дейзи Саммерс. Она работала на заводе. Очень милая, хорошенькая девочка, характер – чистое золото… а, что там говорить, она была первая красавица в Редкоте. Но Джеймса Ситона это не устраивало. Чтобы его сын женился на простой работнице с его завода, дочери рабочего, – да он и слышать об этом не хотел! Произошла дикая сцена, они страшно поссорились. Боб, нечего и говорить, женился, отцу не уступил. Но это было последней каплей: мало того что Боб отказался работать на фирме, так еще и пошел против отцовской воли! Это был конец их отношений. Расставание, а точнее, выдворение из дома было классическим, как в старину, – «Чтобы ноги твоей не было в моем доме!» И ноги его там и не было. В семнадцатом году он отправился в составе экспедиционного корпуса во Францию, а когда демобилизовался, для них с Дейзи наступили трудные времена. В то время я часто с ними виделся: я тогда работал на Флит-стрит. Боб перебивался случайными заработками – немного журналистикой, немного лекциями, короче, чем угодно, лишь бы иметь побольше времени для стихов. Такая жизнь, знаете ли, совсем не сахар. А у него на руках еще жена с ребенком. И все равно они были счастливы. Пока не родился второй ребенок. Дейзи тогда серьезно заболела, Боб наступил на горло своей гордости и написал отцу – попросил денег. Впервые за все время. Ну а Джеймс Ситон ничего не забыл и ничего не простил. В ответ он написал, что Боб может вступить в семейный бизнес при условии, что бросит писать стихи. Можете себе представить? А ведь Боб в это время уже был довольно известным поэтом. Но для старого Джеймса что поэзия, что театр, что живопись были все одно – «бесовские штучки». Мне кажется, Боб пошел бы на это, отказался бы от поэзии ради Дейзи, но она и слышать ни о чем подобном не хотела. Это была не девочка, а кремень, скажу я вам. А может быть, он и сам не смог бы… Так или иначе, но она умерла. У него не было денег послать ее за границу, что, по словам врачей, могло ее спасти. Итак, она умерла. Мне и сейчас не хочется думать о том, какие мысли приходили тогда ему в голову, что он чувствовал. Ведь если говорить по существу, то это его поэзия ее убила… А через год-два скончался старик Джеймс. Слишком поздно. Бедняга Боб, сколько же ему пришлось пережить! Люди считают, что поэзия возвышает человека над земными горестями; слышали такую поговорку – «счастлив, как поэт в мансарде»? Боже мой, спросили бы они у Боба. Я думаю, что он пойдет на что угодно, только бы не пережить этого снова.

Он замолчал. После паузы Найджел спросил:

– Вы не удивились, когда он женился во второй раз?

– Нет. Ему было одиноко. Ванессе нужна была мать. По своему опыту он знал, что семейная жизнь приносит счастье. Но вот то, что он женился именно на Джанет Лейси, меня поразило; точнее, то что она вышла за него. Она женщина заносчивая, властная, с бездной снобизма, из очень знатной и древней семьи.

– Может быть, она его пожалела?

– С таким же успехом можно сказать, что он пожалел ее. Он всю жизнь совершал неожиданные, донкихотские поступки. В нем уживается столько разного. Вот этот карлик, которого он… Вы знаете, Боб рассказал мне, что как-то увидел, как мальчишки забрасывают его камнями в деревушке недалеко от того места, где они с Джанет проводили медовый месяц. Он взял его к себе и привез домой, в Ферри-Лейси. Как он уговорил свою благоверную, не представляю.

– Сейчас она, кажется, души не чает в карлике.

– У нее нет своих детей. Но старик Боб всегда добивается своего, не мытьем, так катаньем. Как уж ему это удается – одному Богу известно.

– Возможно, он просто не так уж многого хочет.

– Имеете в виду, сосредотачивается на главном? Вполне может быть. Чтобы чего-нибудь добиться от его нынешней супруги, нужно вон из кожи вылезти. Воля у нее железная! Она безраздельно правит в Ферри-Лейси и Хинтон-Лейси и, если бы имела хоть малейшую возможность, подавила бы всех и в Редкоте. Она лет на пятьдесят отстала от времени, но совершенно серьезно считает себя госпожой помещицей и последней Лейси, серьезно верит в то, что все, что она делает, правильно и так и должно быть… И что самое любопытное – все, что она задумывает, ей удается! Не хотел бы я встать ей поперек дороги. Мой предшественник напечатал в нашей газете редакционную статью, критиковавшую какое-то ее самодурство в местных делах, это произошло еще до замужества, – и черт меня побери, если она на следующий же день не ворвалась в редакцию с арапником в руках! Одну только вещь она желала, но так и не получила.

– Что же это было?

– Освальд Ситон. Не то чтобы она хотела именно его: ей нужен был Плаш-Мидоу, старинная собственность рода Лейси. Да, ради того, чтобы заполучить наследие Лейси, она пошла бы даже на то, чтобы выйти замуж за такого типа, как он. Вот это жажда власти, – вы видели когда-нибудь что-либо подобное? Но на этот раз ей достался достойный противник.