Книга Все люди - враги - Ричард Олдингтон

Дверь распахнул одетый в форму лифтер, и вошла Маргарит. Энтони встал.

— Мама просит извинить ее за то, что она не сошла вниз, но она только что начала одеваться. Я могу встретиться с вами в четверг, и в тот же день в зале Плейель будет концерт, на который мы можем потом пойти. Если вы хотите попасть на концерт, возьмите билеты сейчас же, потому что там обычно бывает много народу.

Энтони был несколько смущен этим бесцеремонным предположением, что он может свободно позволить себе развлекать ее. А он-то собирался быть как можно экономнее, чтобы иметь возможность подольше пробыть в Париже. Но Энтони тотчас же сообразил, что ему не оставалось ничего другого, как держать себя соответственным образом.

Он вынул карманный календарь, стараясь не обнаружить, что страницы его совершенно чисты, если не считать слова «Маргарит», записанного против сегодняшнего числа.

— Отлично, — сказал он. — В четверг. Я зайду за вами в двенадцать часов — с билетами.

Маргарит заметила перемену в его тоне и сказала робко:

— Я ужасно рада видеть вас, Энтони.

Он поклонился полунасмешливо и ответил:

— Счастлив доставить вам удовольствие.

Он знал, что она поймет. Как-то на балу они оба смеялись над старым щеголем, который повторял эту бессмысленную фразу каждой женщине, находившейся в комнате. Не дожидаясь ответа, Тони открыл дверь, небрежно пожал ей руку, пропустив вперед в большой белый с позолотой вестибюль, и сказал:

— До свидания.

И все. Хотя он и чувствовал, что она смотрит ему вслед, не оглянулся.

Энтони пришлось сознаться, что его мечты о чудесных днях с Маргарит в Париже потерпели крушение. Однако он вовсе не чувствовал себя несчастным. Он рассуждал вполне разумно, что не всем молодым людям предоставлялась такая свобода, которой пользовался он, и что в конце концов едва ли можно обвинять Маргарит в том, что ее родители требовали, чтобы она вела себя как светская барышня. И затем, хотя с этим, пожалуй, было трудней согласиться, приходилось признать: его «жизненные ценности», то есть то, что для него было реальным и бесспорным, никогда не будут приняты другими людьми. Он долго размышлял над этим и вдруг как-то сразу понял, что всякий, кто сделает попытку жить полной жизнью, жить ради того, чтобы ощущать жизнь, обречен быть непонятым и терпеть постоянное разочарование в своих взаимоотношениях с другими людьми. Это, однако, не помешало ему впасть в ту же ошибку.

Первым побуждением Энтони было поскорей перебраться из своего претенциозного отеля, который, помимо всего прочего, раздражал его своим помпезным сходством с пансионом, где жила Маргарит, — второклассным, пытавшимся имитировать первоклассный отель. В одном из переулков, на левом берегу Сены, довольно высоко под крышей, он нашел маленькую комнатку в каких-то не особенно грязных меблированных номерах.

Правда, это была очень маленькая комната только с одним крошечным оконцем, но из него был виден весь Париж и стоила она всего один франк в сутки. Тони был доволен и даже ставил себе в особую заслугу, что живет в комнате, которая стоит всего только франк. Какой смысл платить в шесть или в десять раз дороже за какое-то подобие обстановки и холуев в ливреях, только и ждущих чаевых. Он убрал свою одежду в ящики небольшого желтого комода, разложил на столе книги, купил цветы и почувствовал себя так романтично, как если бы был героем Луизы.

Только у него не было никакой Луизы, чем он не особенно огорчался. Если бы только Маргарит… Но раз Маргарит не хочет или не может быть с ним, то лучше уж остаться одному.

В конце концов он, вероятно, почувствовал бы себя довольно одиноко, если бы не случайная встреча. Энтони явился с письмом отца к профессору, который пригласил его в кафе, торжественно распространялся об исследованиях его отца, называл Энтони «молодым человеком» и, по-видимому, обрадовался, когда тот отказался от приглашения к обеду. Энтони не пытался поддерживать это знакомство и, опасаясь встретить такой же прием, вовсе не пошел к графу Руссиньи.

Маргарит при следующей их встрече была мила, но чересчур требовательна и слишком разорительна для него. Ему пришлось повести ее в большой ресторан около Елисейских полей, где, конечно, было восхитительно, но где ему пришлось заплатить в десять раз больше, чем он обычно тратил на еду. После концерта они поехали в Булонский лес, и Энтони на столько забыл свою напускную сдержанность, что держал Маргарит за руку. Расстались они на этот раз гораздо сердечнее, и Маргарит обещала поехать с ним как-нибудь на целый день в Версаль.

Он старался не думать о ней, а главное, не возлагать особых надежд на поездку в Версаль, но все же постоянно ловил себя на мысли о ней: был ли он в Лувре, или в Карнавале, сидел ли под сенью деревьев в малом Люксембургском саду, или бродил по набережной после захода солнца. И все же, несмотря на ощущение радости, которое доставляло ему все это, и на веселую жизнь Парижа, он начинал понемногу тяготиться своим одиночеством. Энтони чувствовал, что одиночество среди всей этой толпы неестественно, и хотя толпа представляла собой непрерывно сменяющееся зрелище, ему недоставало спокойствия лесов, холмов, полей и пугливых движений диких зверьков, чтобы чувствовать себя вполне счастливым наедине с самим собою.

В этот вечер он долго сидел в кафе, время от времени поглядывая на публику и перелистывая томик Бодлера, купленный в одном из киосков под Одеоном, потом долго гулял по набережным Сены, глядя на отражающиеся огни, которые, как светлячки, вспыхивали над водой, и слушая тихий шелест темной листвы.

На следующий день утром, отчасти под влиянием сонета Россетти, он, наслаждаясь от души, внимательно рассматривал картину Джорджоне «Сельский праздник». Ощущение некоего совершенного мгновения в жизни, полная гармония между пейзажами и обнаженной женщиной, все еще прислушивающейся к игре на лютне, хотя последний звук уже замер в полуденной тишине, навели его на мысль, что Джорджоне передал здесь в красках нечто, подобное его собственному состоянию, — немой восторг перед красотой, которая открывалась ему, когда он оставался наедине с природой. Это был неуловимый и загадочный поэтический замысел; однако с присущей молодости уверенностью Энтони решил, что нашел ключ к ней… Он вздрогнул, почувствовав, что кто-то стоит рядом и смотрит на него. Подняв глаза, он увидел высокого молодого человека чуть-чуть постарше себя, с копной светлых волос и удивительно голубыми глазами, одетого в поношенный костюм с каким-то невероятно высоким воротничком. Тони уже готов был отвернуться со свойственным англичанам высокомерием, но молодой человек вдруг улыбнулся, и что-то в его улыбке — какая-то смесь дерзости, приветливости и грусти — заставило и Тони улыбнуться.

— Вам это очень нравится? — спросил молодой человек полудружелюбно, полунасмешливо.

— Да, — ответил Тони и вдруг, сам не зная почему, прибавил: — мне это будто объясняет меня самого, как будто и я тоже на миг постиг совершенство, которое этот живописец видел так ясно и полно.

Молодой человек снова улыбнулся, и снова Тони не был уверен, дружески или насмешливо.