Книга Без дна - Жорис-Карл Гюисманс

— Портрет Карла VII кисти Фуке в Лувре{17} свидетельствует об этом короле красноречивее всех твоих слов. Я часто останавливался перед этой срамной рожей с поросячьими чертами, глазами деревенского лихоимца, землистым цветом кожи и бесформенным ртом, уголки которого опущены с таким плаксиво-лицемерным выражением, что мне при виде его всякий раз приходит на ум захудалый деревенский кюре с перепою. Таким же вот худым и высохшим, настырным и пронырливым, но менее похотливым и более осмотрительным в своей жестокости будет его сын и наследник Людовик XI. Именно Карл VII распорядился убить Иоанна Бесстрашного{18} и бросил на произвол судьбы Жанну д’Арк — эти его поступки говорят сами за себя.

— Так вот, Жиль де Рэ, который на свои деньги создал армию, был принят при дворе с распростертыми объятиями. Конечно же, он оплачивал турниры и пиры, без конца одалживал деньги придворным, ссужал немалыми суммами самого короля. Однако, несмотря на свои успехи, он, похоже, не пошел по стопам Карла VII, который, заботясь лишь о своей собственной персоне, погряз в разврате. Мы вскоре обнаруживаем Жиля де Рэ в Анжу и Мэне, которые он обороняет от англичан. Как утверждают хроники, он был «хорошим, смелым полководцем», но ему пришлось бежать, разбитому численно превосходящим противником. Соединившись, английские армии волнами обрушились на Францию, проникая все дальше и дальше. Король подумывал уже отступить на юг, оставив страну врагу. В этот момент и появилась Жанна д’Арк. Жиль возвращается к Карлу, который поручает ему охранять и защищать Орлеанскую Деву. Жиль следует за ней повсюду, помогает ей в битвах вплоть до самых стен Парижа, присутствует вместе с ней на коронации в Реймсе, где, как свидетельствует Монтреле, король за отвагу присваивает ему — двадцатипятилетнему юноше — звание маршала Франции.

— Надо же! — перебил Дюрталя Дез Эрми. — Быстро же тогда продвигались по службе. Видно, они не были такими тупоголовыми болванами, как теперешние солдафоны в галунах и позументах.

— Не надо тогдашнее звание маршала смешивать с тем, чем оно стало впоследствии, при Франциске I и особенно во времена Наполеона. Как вел себя Жиль де Рэ по отношению к Жанне д’Арк? Мы такими сведениями не располагаем. Балле де Виривиль, не приводя никаких доказательств, обвиняет его в измене, аббат Боссар, напротив, утверждает, что он был верен Орлеанской Деве и преданно заботился о ней, причем сей добросовестный биограф подкрепляет свое мнение вполне правдоподобными доводами.

Однако нет никаких сомнений в том, что именно в эти героические для Франции дни Жиль де Рэ все больше проникается мистическим духом — вся его история подтверждает такое заключение. Он находится рядом с этой удивительной девушкой с мужским характером, чья судьба, казалось, доказывала возможность божественного вмешательства в земные дела. Он своими глазами наблюдает чудо: простая крестьянка покоряет придворных, этих бездельников и головорезов, воодушевляет трусливого, готового бежать короля. Происходит невероятное: Девственница, словно послушных ягнят, влечет за собой{19} Ла Гиров и Ксентраев, Бомануаров и Шабаннов, Дюнуа и Гокуров, всех этих матерых хищников, которые при звуке ее голоса обращаются в овец. Жиль вместе с ними щиплет постную травку проповедей, утром перед битвой причащается, почитает Жанну за святую. И видит Бог, есть за что: Орлеанская Дева заставила снять осаду с Орлеана, короновала короля в Реймсе. Но вот она заявляет, что ее миссия завершена, и, как милости, просит отпустить ее домой. Совершенно ясно, что в подобной обстановке мистические настроения Жиля всходили как на дрожжах — мы видим теперь перед собой полусолдата-полумонаха.

— Прости, что перебиваю, но я не уверен так, как ты, что явление Жанны д’Арк пошло Франции на пользу.

— Что ты имеешь в виду?

— Да ты послушай. Согласись, что на стороне Карла VII выступали большей частью головорезы с юга, алчные и жестокие грабители, которых ненавидело даже население, прибегавшее к их защите. Столетняя война была, по существу, войной Юга и Севера. Англичане в ту эпоху были норманнами, которые когда-то завоевали Англию и передали ей свою кровь, обычаи, язык. Если бы Жанна д’Арк осталась со своим шитьем при мамаше, Карл VII лишился бы власти и война сошла бы на нет. Плантагенеты царствовали бы над Англией и Францией, которые в доисторические времена, когда Ла-Манша не было, составляли одну территорию и имели общих предков. Тогда бы существовало единое мощное северное государство, которое распространило свои границы до Лангедока, объединив людей со схожими вкусами, наклонностями, нравами. Коронование же Валуа в Реймсе породило какую-то разномастную, нелепую Францию. Оно развело в разные стороны однородные элементы и связало воедино несовместимые, враждебные друг другу народы. Оно одарило нас — и, увы, надолго — родством с людьми со смуглой кожей и блестящими глазами, с этими любителями шоколада и пожирателями чеснока, вовсе не французами, а скорее испанцами или итальянцами. Одним словом, не будь Жанны д’Арк, французы не оказались бы сегодня потомками этих шумных, ветреных, вероломных бахвалов и не принадлежали бы к проклятой латинской расе, черт бы ее побрал!

Дюрталь пожал плечами.

— Скажи пожалуйста, — проговорил он, смеясь, — а ты, оказывается, патриот! Твои речи как нельзя лучше доказывают, что тебе небезразлична родная страна, вот уж не подозревал.

— Конечно небезразлична, — ответил Дез Эрми, закуривая папиросу. — Впрочем, я скорее соглашусь с древним поэтом, писавшим: «Где хорошо, там и родина». Мне же хорошо только с северянами. Но я тебя перебил. Мы отвлеклись, так о чем ты говорил?

— Не помню. Ах да, я говорил, что Орлеанская Дева выполнила свою миссию. Встает вопрос: что стало с Жилем потом, после того как казнили Жанну? Об этом практически ничего не известно. Сохранились лишь сведения о том, что во время дознания он находился в окрестностях Руана, но я далек от того, чтобы, по примеру некоторых его биографов, заключать отсюда, будто он собирался спасти Жанну д’Арк.

Потеряв нашего героя на некоторое время из виду, мы находим его, уже двадцатишестилетнего, в уединении в замке Тиффож. Прежний бравый вояка, лихо размахивавший мечом, превратился в меланхоличного, погруженного в свои думы затворника. Именно в это время он совершает первые преступления. В нем проявляются черты художника и ученого, которые во все более сгущающейся мистической атмосфере замка провоцируют его на самые изуверские злодеяния, не имеющие себе равных по своей изощренной жестокости.

Он, барон де Рэ, так одинок среди своих современников. В то время как люди его положения были самыми обыкновенными скотами, Жиль де Рэ жаждал безумной изысканности искусства, беспредельной глубины литературы — к этому времени относится его трактат по демонологии, посвященный таинствам заклинания падших ангелов, — он восхищался церковной музыкой и окружал себя лишь редкими уникальными вещами.

Жиль де Рэ слыл знатоком латинской культуры, великодушным, надежным другом. У него была библиотека, необычная для той поры, когда круг чтения составляли лишь богословские труды и жития святых. До нас дошли упоминания о некоторых из его манускриптов: Светоний, Валерий Максим, Овидий — на пергаментной бумаге, в красных кожаных переплетах, с золочеными застежками и ключами. Книги были его страстью, и он ни при каких обстоятельствах не расставался с ними. Нанятый им на службу художник по имени Томас украшал их виньетками и миниатюрами. Сам Жиль писал эмали, которые один найденный с превеликим трудом мастер вставлял как драгоценные украшения в переплеты. Мебель замка отличалась изысканной роскошью и необычностью форм. Жиль де Рэ замирал от восторга перед церковными облачениями, нежнейшими шелками и старинной, золотисто-сумрачной парчой. Истинный гурман, он питал пристрастие к обильно приправленным блюдам, крепким ароматным винам, мечтал о редкостных драгоценностях, неведомых металлах, небывалых камнях. Вот уж воистину Дез Эссент пятнадцатого столетия!{20}