Книга Роковой срок - Сергей Алексеев

В случае нападения вражеских полчищ загоны становились надежными крепостями в голой, безлесной степи и одновременно оружием, способным остановить любую конницу. Для этого с помощью веревок внешний забор наклоняли, выставляя остро заточенные колья на уровень конской груди. Когда первые ряды всадников запарывались и летели кувырком, плетень бросали на землю и брались за мечи, поскольку неприятель в тот же миг спешивался из-за того, что его кони спотыкались или вовсе ломали ноги в хитросплетениях изгороди.

Не бывало, чтоб даже самому искушенному врагу или резвому переярку удавалось перемахнуть двойное ограждение. И даже если какой-то одиночка и попал в загон, кони в один миг забили бы его копытами...

Подобно лошадям, так же бестолково и тревожно носились по ночной степи пастухи и стражники, их зычный переклик сопровождался щелканьем кнутов, однако сколько бы Ураган ни всматривался в темную степь, имея орлиное зрение, нигде не замечал близкого присутствия волчьих стай либо отчаянных одиночек. Каждую ночь хортье полчище вплотную подступало к загонам, и иные, особенно дерзкие звери выбегали в свет костров, а то, замешкавшись, проскакивали между ног коня.

Тут же и тени не мелькнуло, однако молодая сарская кобылка под ним ржала на скаку, пугливо порскала в стороны и изредка запиналась на ровном месте, будто он по неосторожности засек оборотня вместо матерого зверя.

Но вдруг поднялся ветер, взметнул пыль и оторвал, сдул пламя светоча, а в ночном, затянутом тучами небе сверкнула молния, и тотчас разразился гром.

Государь отбросил потухший светоч, остановил коня и спешился, ибо не пристало сидеть в седле, слушая божий глас...

И в тот же миг ощутил под подошвами мягких сапог мелкое и напряженное дрожание земли.

Так дрожит тело насмерть перепуганного коня...

А затем последовал сильный, боковой толчок, и лишь навык всадника позволил Урагану устоять на ногах. Этот трепет земли невозможно было испытать, сидя в седле, однако его изведали и взбунтовались кони, и хортье племя, почуяв его загодя, в страхе разбежалось по балкам и прибрежным ивнякам.

Землетрясение было редким в степи, и знак этот не сулил ничего доброго...

По самым крайним срокам Скуфь должна была вернуться из-за Рапейских гор еще месяц назад. Условившись с Важдаем, осенью Ураган привел кочевье к истоку реки Денницы и встал здесь станом, чтоб встретить сватов и невест. У него была смутная надежда, что дева-конокрадка, назвавшаяся жрицей Чаяной и однажды спутавшая его шелковой нитью, и есть рапейка, на что указывали ее светлые волосы, ладный стан и высокий рост. А то, что они промышляют разбоем, еще ничего не значило, ибо по закону степь принадлежала всем, и одни разводили и выкармливали коней, а другие угоняли их или резали, как волки. И ничего в том не было зазорного, каждый добывал пищу, как ему заповедано было предками и роком, и каждый защищал ее, как умел.

Ко всему прочему, на то указывала левая рука Тарбиты, начертанная на земле. Ведь у рапеев могли пасть кони, и теперь они вынуждены брать жертву с саров, чтоб добраться к себе, за Рапейские горы.

А еще то, что нигде более не было таких вольных людей, похожих на Чаяну – ни в полуденной, ни в полунощной стороне, ни за морями, ни за горами.

И думалось государю, что Скуфь, добравшись до Рапеи, стала сватать невест, но Владыка этой страны, а может быть, и Владычица, замыслили убедиться, суще ли Сарское государство, какие ныне там нравы. И послал их царь под личиной конокрадов ватагу своих лазутчиков, среди коих были и девы. Одну из них, а может, и впрямь жрицу пьющих солнце, и узрел однажды Ураган, проснувшись на берегу реки. Посмотрела Чаяна на сарского государя, и поскольку пришелся он ей по нраву, то ватага эта отправилась назад, в свою землю, дабы сказать добро сватам.

Отчего-то ведь прекратилось конокрадство по всем кочевым путям в единый день!

Но если это рапеи, блюдущие законы совести и целомудрия, то почему они обнажаются, дабы смутить пастухов и стражу? Ведь им должно быть стыдно показывать свою наготу! Или все же лгут лукавые парфяне и порочат чужеземных конокрадов, дабы самим оправдаться и подчеркнуть свое целомудрие?

Если это были лазутчики пьющих солнце, то ждать Скуфь осталось недолго. И опаздывает она потому, что не скачет во весь опор, меняя лошадей на подводных, а идет с великим обозом, в коем едут беловолосые рапейки.

А добро бы было сотворить вено, как в стародавние времена, на кочевом пути и зачать наследника не в дворцовых палатах, а под ясным солнечным небом, среди буйных степных трав в истоке Денницы, на берегу которой Урагану встретилась Чаяна...

Едва кочевье остановилось на последней стоянке, развернув дышла и оглобли в обратную, полуденную сторону, как однажды среди ночи явился брат Кочень. Причем тайно, ибо оставил коня где-то за табором и пешим пришел к веже Урагана.

С той поры, когда его пытали беззаконные и заклеймили чело, брат все стал совершать в великой тайне, даже то, что скрывать не следовало.

Государь встревожился, не зная, что заставило наместника стольного града скакать день и ночь, меняя лошадей, в течение шести дней – на таком расстоянии ныне был кочевой стан от Казара. Изнемогший от дороги брат лишь выпил кубок хмельной суры и в тот же час повалился спать, не обронив ни слова, и это немного успокоило: если б что-то случилось, поведал бы сразу.

Восстав же ото сна, Кочень потянулся и сказал:

– Далеко ты ныне откочевал! Когда же в теплую степь пойдешь?

– Дождусь птицу Сирин и пойду, – осторожно проговорил Ураган. – А что ты приехал?

– Купеческие корабли у наших берегов на якоря встали, – сообщил он. – Тебе же до Казара – месяц пути.

– Подождут, если хотят коней купить.

– И то верно, – согласился Кочень. – Чем долгожданнее товар, тем дороже.

– Прикажи купцам сняться с якорей и встать к причалам, – велел Ураган. – И платы не бери.

– Приказывал, да не все желают чалиться, – развел руками брат. – Несколько десятков кораблей только встали, кто с товаром пришел. А триста в двух поприщах от берега. Говорят, мол, высоких волн опасаемся. Их гадатели и астрологи пророчат скорую бурю.

– Верно думают, обманем и плату возьмем.

– Так могут думать те, кто сам хочет обмануть, – заметил Кочень. – А где у тебя Скуфь ныне?

Этот вопрос насторожил государя, ибо послышалось в нем не праздное любопытство, а скрытая озабоченность. Ураган любил младшего брата и оберегал его от опасностей, особенно после войны, когда тот пострадал от князей-изгоев; Кочень же, в свою очередь, платя за это добром, всегда старался избавить его от лишних хлопот. В учебу и помощь брату государь оставлял своего приемного сына Ровена, наказывая повиноваться ему, как себе.

И вот теперь Урагану показалось, будто что-то случилось с приемышем, который вырос отважным, смелым паром и, будучи еще юным, отчаянно сражался с Дарием, водя за собой конницу в ночные вылазки. Потому не по возрасту государь огласил его ярым мужем и поставил в голову городской и степной стражи.