Книга Ильгет. Три имени судьбы - Александр Григоренко

Человек этот видел оружие и все же сделал шаг навстречу. Сердце мое увидело в нем врага и заколотилось бешено. Я крикнул:

— Эй… ты. Стой!

Человек остановился.

— Кто ты?

Ответа не было. Что-то подсказало мне другие слова.

— Ложись… ложись в снег и так лежи.

Идущий навстречу не двигался: теперь я видел ясно, что при нем нет ни лука, ни какого-либо другого оружия, разве что он прячет небольшой нож. Вместе с разгоняюшим кровь видом врага, подступал ко мне страх убить, и сердце мое почувствовало облегчение, когда я подумал, что человек медлит оттого, что сейчас сделает по сказанному, ляжет в снег…

Я видел маленькое рябое лицо, застывшие глаза, рваную малицу — и ростом и видом он был похож на меня. Я ослабил тетиву и снова крикнул:

— Ложись!

Но человек не лег — он двинулся вперед и уже не останавливался, шел, широко размахивая руками, как идет уверенно знающий путь, и те же застывшие глаза смотрели на меня неотрывно, будто знали мой страх и презирали его.

Я выстрелил…

В тот миг звуки исчезли для меня, но зрение стало ясным, как свет: я не слышал, как тетива взвизгнула и ударила по рукаву малицы, не слышал свиста стрелы — только видел, как беззвучно ушла стрела навстречу человеку и остановилась в средине его лба.

Человек постоял немного и упал лицом в снег.

Из низины широкой поступью бога Манги поднимался тунгус. Он подошел к убитому, перевернул тело лицом вверх, и я увидел издалека обломанное наполовину кровавое древко, торчавшее из головы. Внезапно вернулся слух — нахлынули новые, казалось, только родившиеся звуки.

— Сюда! — рявкнул Железный Рог.

Я подбежал. Убитый глядел в небо открытыми застывшими глазами — он выпал из жизни, как птенец из гнезда… Снег под мертвецом покраснел до самой земли.

Ровный узор вокруг рта тунгуса едва двигался, когда он сказал:

— Смотри как надо.

Железный Рог вынул из ножен большой кривой нож, вспорол грязную худую малицу мертвеца, оголив тело — бледное, покрытое струпьями — следом неизвестной болезни. В одно мгновение нож разрезал кожу под ребром, широкая рука тунгуса проникла в тело, как в узкий мешок, и шарила что-то нужное. Олени приплясывали на щеках, когда он резким движением вынул руку, и я увидел на почерневшей ладони неровный вздрагивающий шар.

— Ешь.

Тунгус не кричал — он говорил таким голосом, какого я не слышал ни от одного из людей.

— Ешь, — повторил Железный Рог. — Ты теперь не заморыш — ты воин. Такой же, как я или твой отец. Сколько бы ты не убил врагов, первый убитый враг должен жить в тебе. Это твое начало.

Но я не решался протянуть руку. Тунгус разрезал сердце пополам.

— Если боишься — съедим вместе.

Из низины, не спеша, поднимался Ябто.

Он встал в отдалении, смотрел на происходящее не двигаясь. Я увидел, как на лице широкого человека появилась и застыла едва заметная улыбка, и какая-то сила прогнала оцепенение из души, заставила протянуть руку и принять подношение тунгуса.

Увидев это, Ябто перестал улыбаться, повернулся и пошел в низину.

Железный Рог проводил его взглядом и после недолгого молчания заговорил:

— Слышал о сонингах?

— Нет.

— Это богатыри, каждый из которых стоит целого войска. Когда сонинг становится старым, просит убить его и съесть сердце, чтобы отдать силу своим людям. Ты один из этих людей.

— У него даже ножа не было.

— А ты не прост, — улыбнулся шитолицый. — Запомни. Человек, идущий безоружным на вооруженного врага, — сонинг. Даже если он раб. Поймешь это, когда сердце сонинга проснется в тебе.

Сказав это, тунгус улыбнулся широко, слегка хлопнул меня по лбу и ушел вслед за Ябто.

* * *

Железный Рог шутил, говоря, что он и его товарищи могут подождать, пока кузнец сделает много доброго железа.

Железный Рог шуткой напророчил беду. Добыча оказалась оскорбительно мала — всего лишь на полное вооружение одного воина. Одна рубаха из блестящих пластин, великая пальма с лезвием более широким и длинным, чем у обычного оружия, панцирь из двух половин и железная шапка. Там же в землянке под горой лежали бесформенные куски железа, до которого не добрались руки Тогота.

Тунгус печалился недолго. Он сказал Ябто, что добыча хоть и мала, но легко делится и предложил широкому человеку взять панцирь и клинок, а ему отдать рубаху и железную шапку. Ябто был недоволен. Железный Рог сказал, что может поменяться долями, но и это не утешило Ябто. Тогда тунгус сказал, что знает место, где можно обменять добычу на котлы, меха и стадо.

— Мне не нужны олени, — сказал широкий человек.

Тунгус хлопнул его по плечу.

— Зато у тебя есть свое войско — хоть малое да злое. Добудешь еще железа.

— Уходим, — сказал Ябто, взял свою долю и понес к нартам.

Гусиная Нога забежал вперед отца.

— Отец, там хаби… Помнишь, я тебе говорил. Что с ними делать?

— Что хочешь.

Ябтонга взвизгнул и, крикнув Явире, понесся к укрытию в горе, доставая на ходу стрелу. Уходя, широкий человек услышал свист тетивы и вскрики. Человеческие голоса замолкли быстро, но оружие продолжало говорить.

В пути Ябто будто бы оттаял душой, приятельски беседовал с вечно веселым тунгусом.

Но после одной из ночевок — в половине пути до стойбища — Железный Рог не проснулся.

Я видел тунгуса… Он лежал в походном чуме вверх лицом, змей на его носу вытянулся и замер, олени на жирных щеках и узор вокруг рта обвисли, прижимаясь к короткой шее, поперек которой пролегла ровная кровавая полоса.

Долю и оружие тунгуса Ябто положил в свои нарты.

Тогот жил сам по себе и даже его род не знал, где кочует мастер. Поэтому весть о гибели стойбища дошла до остяков, когда весна оголила кости. Искать тех, кто погасил очаг, мог только большой шаман. Потеряв Тогота и всех его наследников, остяки поняли, что теперь они уже не владеют лучшим оружием. Они поклялись отыскать убившего — много их, или всего один человек.

Сердце раба

После набега Ябто и сыновья отсыпались и отъедались несколько дней. Покой загладил остатки досады, преследовавшей широкого человека всю обратную дорогу.

Но в те дни он впервые говорил со мной. Я тащил из лесу нарты с дровами, когда Ябто вышел из большого чума.

— Подойди ко мне.

Бросив нарты, я подбежал на зов и остановился в нескольких шагах, как того требовало почтение к высшему.

Хозяин стойбища присел на корточки, и его глаза оказались вровень с моими глазами.