Книга Бомбы сброшены! - Гай Пенроуз Гибсон

* * *

Мне не удалось добиться своего. Но вскоре вся наша эскадрилья была отправлена в Крым. Нашим аэродромом стал Сарабус недалеко от Севастополя. В любом случае, теперь я находился гораздо ближе к линии фронта, чем раньше. Проблему доставки оборудования и снабжения мы решили, использовав наши Ju-87 в качестве буксировщиков грузовых планеров. Наш маршрут пролегал через Краков — Лемберг — Проскуров — Николаев, и вскоре мы прибыли на место. Аэродром был очень большим и прекрасно подходил для учебных полетов. Наши импровизированные жилища не слишком отличались от фронтовых землянок. Мы возобновили рутинную учебу, прерванную отлетом из Граца. Особенное удовольствие нам доставляли посадки на другие аэродромы. Иногда утром мы садились где-нибудь на западном берегу Черного моря, а вечером — где-то на северо-востоке в районе Азовского моря. У нас было несколько любимых песчаных пляжей, где мы загорали и купались. Местность здесь совершенно ровная, если не считать холмов возле Керчи и невысокого хребта Яйла (до 1,5 километров) вдоль южного берега Крыма. Вся остальная территория совершенно плоская: широкие степи, на которых разбросаны обширные помидорные плантации. Между морем и горами Яйлы зажата узкая прибрежная полоска Русской Ривьеры. Мы часто бывали здесь, приезжая на грузовиках. На нашем аэродроме не было ни единого деревца. Сравнение этих мест с Ривьерой, надо сказать, довольно натянутое. Я видел несколько пальм в Ялте — слишком далеко и не слишком здорово. Но два или три дерева еще не образуют Ривьеры. Издали белые стены домов просто сверкают на солнце, особенно когда ты летишь на малой высоте вдоль берега. Таким зрелищем стоит полюбоваться. Но если вы идете по улицам Ялты и рассматриваете этот знаменитый советский курорт вплотную, вас охватывает горькое разочарование. Он слишком примитивен и вульгарен. Соседние города Алушта и Алупка почти не отличаются от Ялты. Зато моих подчиненных неизменно приводили в восторг многочисленные винные погреба между этими двумя городками. Виноградный сезон только начинался. Мы рвали гроздья буквально на каждом холме и часто возвращались домой с серьезным расстройством желудка.

* * *

Надо мной уже начали подшучивать, что я-де совсем не рвусь обратно на фронт, так много времени я провел в тылу. Тогда я позвонил командующему воздушными силами на Кавказе и предложил ему использовать мою эскадрилью в качестве боевого подразделения. Я подчеркнул, что это станет прекрасной тренировкой для неопытных пилотов, и тогда командир эскадры будет получать экипажи, которые уже имеют боевой опыт. Сначала мы получили приказ перебазироваться в Керчь. Разведка сообщила, что советские поезда часто ходят по Кавказскому побережью, и оттуда мы получали возможность атаковать железную дорогу. Но дело не двинулось далее «возможности»! Несколько часов мы проторчали на месте, ожидая появления поезда, однако так и не дождались. Как-то раз я решил попытать счастья и совершить полет на истребителе «Месершмитт», моей целью был вражеский разведывательный самолет. Но неприятель сразу пошел в сторону моря и взял курс на Сухуми. После этого я уже не имел возможности перехватить его, так как разведчик скрыл из вида. Однако вскоре после этого я добился, чтобы эскадрилью перевели в станицу Белореченская возле Майкопа, где базировалась еще одна эскадра. Там мои пилоты наконец получили необходимую практику, так как мы вместе летали для поддержки войск, наступавших на Туапсе.

* * *

Теперь у нас сразу пояьилось множество дел. Мы находились в воздухе с раннего утра до позднего вечера, патрулируя над долиной Пшиш, где наша армия наступала на Шадикенскую — Навагинскую, чтобы прорваться через проход Гойех на Туапсе. Это было не так легко, как кажется, так как наша учебная эскадрилья имела на вооружении устаревшие модели «Штуки». Зато эскадра, действовавшая в этом районе, и с которой нам часто приходилось совершать совместные вылеты, получила новейшие машины. При полете на больших высотах это сказывалось особенно сильно.

Во время боев в узких ущельях просто захватывает дух. Очень часто жажда боя заводила нас в ловушку, из которой было трудно выбраться. Если мы преследовали противника, то часто вообще не могли маневрировать. Внезапно перед самым стеклом кабины вырастал горный склон, который преграждал путь. Как правило, он был слишком широк, чтобы его можно было облететь. И тогда спасала только прекрасная реакция пилота, отменная выучка и великолепные летные качества «Штуки». Но все это были детские шуточки. Гораздо хуже приходилось летчикам, которые летели на высоте 150 метров над горными пиками и внезапно оказывались в густом облаке.

Горные вершины поднимаются здесь на высоту от 1 до 1,5 километров. Но после нескольких полетов нам стало легче. Теперь, залетев в какую-нибудь долину, мы уже знали, куда именно она нас выведет. Мы знали, за какой горой можно вырваться на открытое место над равниной. Это знание очень помогало при полетах в плохую погоду и в низкой облачности. Иногда, когда мы на бреющем полете наносили удары по целям на горных дорогах, вражеские пехотинцы стреляли по нам сверху, так как горные склоны по обеим сторонам ущелья были заняты Иванами.

Наши небольшие по численности горно-егерские части вели тяжелые бои с превосходящими силами противника, окопавшимися на сильных горных позициях. Мы поддерживали самую тесную связь с егерями и делали все возможное, чтобы выполнить любую их просьбу об атаке вражеских позиций. Бои в горных лесах особенно трудны, их приходится вести практически вслепую. Если наш связист, находившийся вместе с пехотой, давал нам разрешение нанести бомбовый удар по тому или иному участку леса, мы выполняли заявку, даже если не могли ясно различить цель. Именно подобные случаи давали армейским командирам основание хвалить меткость и эффективность наших атак.

Соседние высоты Геймамберг находились в руках немцев. С упорными боями наши войска продвигались на юго-запад. Лишь 20 километров отделяли нашу пехоту от Туапсе. Но потери среди егерей были очень тяжелыми, и они практически не имели резервов. Поэтому последнее наступление в проходе Гойтх захлебнулось, и успех ускользнул от наших войск.

Затем последовало примечательное столкновение в районе железнодорожной станции Гойтх.

Советский бронепоезд огнем своих орудий наносил тяжелые потери нашим жидким атакующим порядкам. Командир бронепоезда был очень умен. Его бронированное чудовище подобно дракону извергало пламя, а потом поспешно укрывалось в своем логове. Когда мы взлетали, чтобы атаковать его, бронепоезд спешно укрывался в горном тоннеле, и мы могли видеть лишь исчезающий хвост. Однажды мы его чуть не поймали, но только «чуть». Мы примчались, как молнии, однако командир бронепоезда, похоже, успел получить предупреждение. Бронепоезд получил повреждения, но не слишком серьезные. Через несколько дней его отремонтируют, и он снова появится на поле боя. Но пока стальной монстр отдыхал и зализывал раны, мы больше его не видели. И тогда мы приняли следующее решение: если тоннель мешает нам подобраться к этому проклятому бронепоезду, мы постараемся превратить его в могилу! Мы решили заблокировать выход из тоннеля специальной бомбой, чтобы помешать бронепоезду выходить наружу. Это даст нашей пехоте хотя бы временную передышку, в которой она так нуждалась. «Дать и взять — в этом заключена вся философия жизни», — с ухмылкой сказал мой стрелок.