Книга Воздушный стрелок - Клаус Фритцше

После встречи мы располагаемся в кругу товарищей. До рассвета рассказываем о нашем полёте и днях и ночах, проведённых на вражеской территории.

В 07:20 немецкого времени поступила телеграмма под номером Kr.-LJ XD 716/16.06.43 от генерала авиации Пфлюгбайля, в которой он выразил „признательность беспримерному товариществу экипажа спасателей и наилучшие пожелания вновь родившемуся экипажу“.

Спустя короткое время, генерал лично звонил к нам и приказал изложить проведённую акцию на бумаге, которая протекала под его контролем. Затем он прибыл и сам.

Командование 4-го воздушного корпуса и 4-го воздушного флота очень заинтересовали все подробности операции по нашему спасению. После подробнейшего изложения происшедшего, вышло распоряжение о содержании обстоятельств данной операции в строгой секретности для того, чтобы не ставить под угрозу возможные операции такого же характера в будущем.»

Снова вечером 19 июня подготовка очередного рейда. Одна эскадрилья — минировать Волгу, две эскадрильи — бомбить суда на Каспийском море. Брат мигает мне, что прикрепил меня к экипажу по минированию: зениток там мало, ночных истребителей вообще нет, приспособиться, мол, тебе надо к условиям ночных полетов.

Вдруг ко мне подходит командир группы — майор. «Хочу проверить какой Вы стрелок-радист. Присоединяйтесь к моему экипажу». Куда? На Каспийское море, разумеется. В последнюю ночь его радист был тяжело ранен осколком от зенитного снаряда.

Ночь тихая, нет ни ветра, ни облаков. Полет через устье Миуса и Маныч к дельте Волги проходит спокойно. Нет стрельбы зениток, нет истребителей. Но надо быть осторожным. Здесь летают американские «Аэрокобры» Р-39. А для их лучшего ориентирования, на земле во время нашего полета разжигают костры по направлению движения.

Приближаемся к дельте Волги, где, по данным разведчиков, на рейде стоит добрая сотня плавающих объектов, которые необходимо уничтожить. Мы с командиром первыми на высоте 1000 метров влетаем в зону поражения. Тут же начинается частая стрельба зенитных орудий, и командир дает приказ прекратить налет, чтобы избежать ненужного риска.

Луна освещает море, и на его блестящей поверхности хорошо видно любое судно. Уходим из опасной зоны. Внизу видим крупнотоннажное судно. Совершаем круг, пытаемся определить палубное вооружение. Не стреляют. «Вниз, на бреющий полет — приказывает командир. — Долго ему плавать не суждено!»

Все остальное проходит перед глазами как кинофильм, который я смотрю с места зрителя. Переходим в пике, и слышу крик командира: «Не переключил предохранитель, бомба не взорвалась!» И в тот же момент снова начинается зенитная стрельба. Ощущаем сильный удар, чувствую боль в ноге, отказывает правый двигатель, принимаются разные меры для стабилизации одномоторного полета, но без успеха.

«Внимание! Посадка на воду», — информирует пилот. Шум соприкосновения с водой и… тишина. Самолет плавает. Есть время выбросить и надуть резиновую лодку. Все четыре члена экипажа занимают в ней места, каждый с сумкой неприкосновенного запаса, кроме того, 4 автомата, сигнальный пистолет с ракетами, аварийный радиопередатчик, мачта, парус и медкомплект. Полезная площадь лодки небольшая, и с таким грузом людям места нет. Значит, сидим на борту, одной ногой на куче спасательных материалов, другой — в воде. Ищем весла, оказывается, одного нет. Значит, грести двум гребцам впереди слева и справа, а третьему, держать курс. Посадка и размещение закончены благополучно за считанные минуты. Все еще плавающий самолет начинает тонуть. Хвост поднимается из воды, и медленно, под булькающие звуки, наш гордый орел исчезает под водой.

Словами описать чувства, которые обрушились на меня в этот момент, очень трудно. Над нами гигантское небо, сливающееся через незаметную границу с поверхностью моря; до ярких звезд, кажется, можно дотянуться рукой. В воздухе нет ни малейшего движения, море гладкое, как зеркало, а мы представляем собой центр вселенной. Царит абсолютная тишина, такая тишина, что я ни о чем не волнуюсь. Состояние достаточно неестественное, душа еще летит, а во мне спокойствие вместо страха.

Сидя рулевым на корме, оборачиваюсь назад и вижу начало грандиозной игры красок. По компасу отправляемся на запад. Берег должен быть рядом. Обязательно дотянем и нам пришлют самолет и спасут как брата. Сегодня 20-е июня, солнце встает рано. Видимость на море должно быть очень хорошая, и вот восточный горизонт начинает обрисовываться темно-фиолетовой полосой. Поминутно краски меняются. Фиолетовый оттенок движется вверх, а горизонт светится все более яркими красками от бордового до оранжевого. Наконец вверх начинают бить белые молнии в том месте, где вот-вот должно появится солнце. В то же время небо на западе еще черное и вся палитра красок от темно-фиолетового до ослепительного белого медленно отвоевывает пространство у ночи.

Пьяный от этой незабвенной картины пытаюсь обратить внимание товарищей на необыкновенное явление природы. Но их ответ остужает мои мысли:

«Ты что, с ума сошел? Как ты можешь любоваться восходом солнца, когда смерть рядом?»

«Какая смерть? — думаю я. — Разве нас не спасут?» Мои размышления были далеки от реальности. Все происшедшее казалось сном.

Солнце поднялось. Пытаемся определить скорость движения нашей лодки. Результат неутешительный: приблизительно 2 км в час. Парус не годится, так как ветра нет ни малейшего. А за сколько километров от западного берега Каспия мы находимся, даже командир не имеет представления. Начинаем посылать «СОС» на международной частоте бедствия на море 500 килогерц. Я, как радист, предупреждаю о том, что русские прослушивают эту полосу не менее внимательно, чем наши, но командир не обращает на это внимания. Удивляюсь, ведь это чревато тем, что нас засекут русские суда, если таковые есть поблизости. Часа три спустя издали слышится стук дизельного двигателя, а вскоре после этого шум двигателей доносится со всех сторон. Думаем, что это рыбаки, выспались и ловят рыбу. Катеров не видно, и мы продолжаем грести. В конце концов, около полудня, приближается достаточно большой рыболовный катер. На нем толпа людей, каждый с автоматом и винтовкой в руках.

Среди нас три фельдфебеля. Нам известно, что русские пленных не берут. Подвергают пыткам, а потом убивают безоружных противников. У каждого из нас есть по пистолету, и покончить с собой, — простое дело. Лучше покончить жизнь самоубийством, чем попасть в руки к этим зверям. Уже вынули пистолеты, но майор говорит: «Мне известно, что русские по отношению к пленным выполняют положения Женевского положения о сухопутной войне. Можно надеяться на человеческое обращение».

Во мне рушится вера в сложившиеся идеологические убеждения. Нам, фельдфебелям и рядовым, представляют противника зверским и жестоким существом, а штабным офицерам открывают правду об отношении к пленным. Заниматься этой мыслью времени нет, но развалины остаются развалинами. Бросаем автоматы и пистолеты в воду, ждем предстоящих событий. Пилот обращается к командиру: «Не лучше ли, господин майор, снять и выбросить рыцарский крест?» Он отвечает: «Я воевал и никаких преступлений не допускал, совесть у меня чистая, не вижу причины бояться». Он, должно быть, знал, что штабные офицеры живут в специальных лагерях, где даже питание лучше, чем у рядового состава.