Книга Похоть - Эльфрида Елинек

Жене директора следует покинуть темноту и сесть в машину, чтобы не простудиться. Ей не стоит сопротивляться, но не стоит и обособляться, как это любят делать женщины, когда они сначала ставят перед своей семьей еду на стол, а потом отравляют ее жалобами. Мужчина целый день живет, видя перед собой ее прекрасный образ, а она вечером нудит и ноет. Из своих лож перед телевизором, на бруствере которых цветы и листья образуют колючее заграждение, они рассматривают тугие луки, натягиваемые другими, и бессильно ослабляют свое собственное желание. Женщины надевают праздничную одежду, готовят еду на три дня, уходят из дома и бросаются в реку или в водохранилище, ведь известно: как постелешь, так и поспишь.

Студент замечает, что у женщины на ногах — домашние туфли. Помогать людям — его профессия. Женщина стоит на снегу в обуви с тонкой, как бумага, подошвой, она из тех подкаблучниц, что проводят свою жизнь, поедая объедки пищи, отвергнутой их семьями. Она отпивает глоток из плоской бутылки, которую он прикладывает к ее губам. И она, и деревенские женщины, и все мы стоим, обратив лица, с которых течет пот, в сторону кухонной плиты, и отсчитываем количество столовых ложек, которыми сами себя раздаем. Женщина о чем-то шепчет молодому человеку, она попала по адресу, ведь и с ним уже бывало, что он в пьяном виде выпадал из-за дружеского стола на юридической попойке. Он пристально смотрит ей в глаза. Еще не успели всколыхнуться чувства, как она роняет сонную голову ему на плечо. Колеса машины, трогающейся с места, скрежещут. Зверь поднимается с лежки, он почуял добычу, и молодой человек в поисках мелкой монеты готов пошарить в обвислой оболочке этой женщины. Его ждет что-то иное, что-то новое, неприличное, неожиданное, и на это событие можно будет накинуть пошлое пальтецо приятельской беседы. Друзья-товарищи давно уже приволокли свою первую добычу и набросили на плечи шкуры, когда-то вычищенные заботливыми матерями. Настал момент бросить на растерзание собственным желаниям, нетерпеливо прыгающим на цепи, нечто вполне питательное, кусок плоти, вырезанный из другого человека. Пора стать большим и сильным и быть в центре, чтобы крупные рыбы в океане деловой жизни кружились вокруг тебя. Да, природа относится к этому всерьез, и мы радостно налагаем на нее путы, чтобы добиться от нее чего-нибудь против ее воли. Понапрасну буйствуют стихии, мы уже сели в автомобиль!

7

Куда ни кинь взор, всюду подавленные люди, словно потоки воды, падают вниз по ступеням и разукрашенным крылечкам в неизвестность и в бездну безразличия своих повелителей. Облаченные в робкие шкуры, они не выбираются за пределы установленной цели. Утром радио кричит во всю глотку, что пора просыпаться. И сразу же из-под них уходит теплая почва любви, пропитанные ее потом простыни. И вот они крутятся вокруг своих женщин, жамкают их и пачкают тщательно ухоженное добро. Время мягко проплывает мимо. Люди должны оправдать свое существование, прежде чем дотянут до пенсии. Прежде чем их полностью оплатят и им будет выплачено за все то, что они, закрыв глаза, всю жизнь считали своим по праву. Считали только потому, что им, гостям, позволено было оставаться внутри, в то время как их жены постоянно ими пользовались и тем самым сохранили им жизнь. Только женщины бывают по-настоящему дома. Мужчины продираются в ночи сквозь кустарник и выпрыгивают на танцплощадку. Бумажная фабрика снова выплевывает людей, после того как многие годы они приносили пользу. Но сначала они идут на верхний этаж и забирают свои трудовые книжки.

Госпожа директорша, тихая блондинка, живет среди них. Она даже не в состоянии приготовить хорошее жаркое, как это делают наши, чтобы снова ощутить радость жизни. К ней подводят малышей, чтобы она научила их топать и хлопать. Пока не умолкнет эта питательная музыка, а над горами не разнесется вой фабричной сирены. Рано утром отцы сонно направляют свои журчащие патрубки в унитаз; фабричные ученики просыпаются более грубым образом, в них врывается музыка, едва их пронзил звоном будильник. Полуобнаженные тела вырастают перед зеркалами ванных комнат с новой кафельной плиткой, на шее сверкают цепочки, петушки громко покрикивают из ширинок, и теплая струйка течет куда надо. Утренняя туалетная картинка, возможно, похожа на ваше отражение. Обращайтесь же с нею так, как бы вы хотели, чтобы другие обращались с вами!

Перед женой директора припарковался автомобиль. Зверь выглядывает из самого себя и прыжками направляется в лес, где он обретает тишину и покой. Правда, летом там, в лесу, покачиваются тяжело нагруженные поплавки жизни, которые люди оставляют на природе, чтобы облегчиться. В машине тепло, небо кажется намного ниже. Время клонится к закату, и возникает взаимная склонность. В лесу бродят косули, которым зимой приходится еще хуже, чем нам. Женщина плачется, уткнувшись в приборную панель как в жилетку, и роется в бардачке в поисках носовых платочков, чтобы утолить свою печаль. Машина трогается с места, сыплются беспощадные вопросы. Женщина распахивает дверцу медленно движущегося автомобиля и бросается в лес. Чувства переполняют ее, она должна выбить их из себя, как это делают наши влечения, если не запереть их как следует в подзорную трубу нашего тела. Так сказано в книгах, в которых задешево можно узнать о себе все, ведь ты сам себе дорог. Женщина машет руками в воздухе, словно вокруг нее кружатся мошки или какой-нибудь другой рой, падает, запнувшись за корень, расцарапывает себе лицо снежной коркой и исчезает в темном пятне леса. Нет, вон она, бежит там, впереди! Спотыкается об изогнутые черные ветки. И скоро она добровольно возвращается к своим веревкам и ошейникам, садится в машину, без всякого сопротивления позволяет приткнуть себя на сиденье. Она вырастает в себе самой и готова к своим услугам. Она слышит, как ее чувства приближаются, словно раскатистый гром, и мчатся сквозь полустанок ее тела, будто железнодорожный экспресс.

Движение воздуха, производимое начальником станции, который взмахивает своим тонким жезлом, почти сбивает ее с ног. Она прислушивается к себе. Она слушается только своих команд. Всем этим чувствительным существам шум силовых токов, наполняющий их, является как небесное провидение. Как чудесны люди, у которых достаточно времени, чтобы обзавестись летным удостоверением для своих чувств, порхающих туда и сюда без всякого автопилота, и полетать как следует в себе самом!

Эта женщина, достигшая середины жизни, частенько любит помечтать о том, что ей нужно выбиться из полетного коридора, отмеренного другим женщинам, которые прилепились к ней своими раздутыми бедрами и грудями, вырваться, чтобы отправиться в обильную страну, где тебе старательно вытрут слезы. Женщина почитает себя как идола и, как туристка, покупающая дешевый маршрут, с удовольствием совершает путешествие в страну осторожных страстей. Она встречает себя всюду, где захочет, и одновременно бежит от себя, потому что где-нибудь в другом месте возможна чудесная встреча с собственным внутренним миром, там, где можно витать в облаках и вливать в себя из благостных бокалов еще большую порцию чувственности. Она столь же летуча, как химическое соединение, которое в любой момент может улетучиться.

Подобным же образом дело обстоит с искусством и с тем, как мы его воспринимаем: каждый чувствует что-то свое, многие не чувствуют совсем ничего, и все же мы едины в том, чтобы выудить из себя свое распоследнее впечатление и в недопереваренном виде предложить другому, чтобы тот его проглотил. Мы рвемся из своих маленьких печурок, как языки пламени из горящей комнаты. Мы спешим за своими потребностями, словно к поезду, готовому к отправлению. Светит солнце, и комнаты, в которых мы кипим от жажды жизни, хорошо натоплены. Все горячо до невозможности и насыщено духом, подогретым язычками пламени, и он поднимается над нами, чтобы и другие его тоже заметили. Рано или поздно мы падаем навзничь, потому что теряем почву под ногами, влюбляемся и предъявляем своим партнерам требования, одно непомернее другого. Какое счастье — носиться в горах, пока не потеряешь свою вязаную шапочку.