Книга Девушка с жемчужиной - Трейси Шевалье

Однажды утром, отпирая для меня дверь мастерской, Мария Тинс сказала:

— Ладно, девушка. Можешь сегодня расчистить этот угол. — Она показала на тот угол, в котором позировала миссис Рейвен. — Все вещи со стола сложи в сундуки в кладовке — кроме миски и пуховки Катарины. Я заберу их с собой.

Она прошла через комнату и сняла со стола два предмета, которые я столько недель аккуратно ставила на место.

Увидев мое лицо, Мария Тинс рассмеялась:

— Не удивляйся — он закончил картину. Все это ему больше не нужно. Когда закончишь уборку, вытри пыль со всех стульев и поставь их у среднего окна. И открой все ставни.

Она ушла, держа в руках миску.

Без миски и пуховки стол неузнаваемо изменился. Письмо, синяя ткань и глиняный фарфоровый горшочек потеряли всякий смысл — словно их случайно бросили на стол. И все равно мне не хотелось убирать их с прежнего места.

Я оттягивала эту минуту всеми способами: открыла ставни, от чего комната стала светлей и непохожей на себя. Потом я вымыла пол и стерла пыль со всех предметов, кроме стола. Некоторое время я смотрела на картину, стараясь понять, что в ней означало завершение работы. Я уже несколько дней не видела в ней никаких изменений.

Так я и стояла, ломая голову, когда вошел он.

— Ты еще не закончила уборку, Грета? Поспеши. Я пришел, чтобы помочь тебе передвинуть стол.

— Извините, что я замешкалась, сударь. Просто… — его, казалось, удивило, что я хотела что-то возразить, — только я так привыкла к этим предметам, что просто нет могу заставить себя сдвинуть их с места.

— Вот что? Тогда я тебе помогу.

Он взял со стола синюю ткань и передал ее мне. У него были очень чистые руки. Я взяла ткань, не касаясь его рук, и подошла к окну, чтобы ее вытряхнуть. Потом я сложила ее и положила в сундук в кладовке. Когда я вернулась, он уже убрал со стола конверт и черный горшочек. Мы переставили стол к боковой стене, и я выстроила стулья возле среднего окна. Он тем временем передвинул мольберт с картиной в угол, который раньше служил фоном для картины.

Как странно было видеть картину на месте декорации. Все было странно — эти внезапные перемены и передвижения после многих недель неподвижности и покоя. Это было совсем на него не похоже. Но я его ни о чем не спросила. Мне хотелось посмотреть на него, попробовать догадаться, что он думает, но я смотрела только на веник, которым подметала скопившуюся в углу пыль.

Он ушел, и я быстро закончила уборку — у меня пропало всякое желание задерживаться в мастерской. Мне тут стало не по себе.

Вечером пришли Ван Рейвен с женой. Мы с Таннеке сидели на скамейке, и она показывала мне, как чинить кружевные манжеты. Девочки ушли на Рыночную площадь и запускали змея возле Новой церкви. Нам их было видно со скамейки. Мартхе держала конец хвоста, а Корнелия тянула за бечевку, чтобы поднять змея в воздух.

Я увидела чету Ван Рейвенов издалека. Когда они подошли поближе, я узнала ее по портрету и моей единственной встрече с ней, а ее мужем оказался тот самый усатый мужчина с белым пером в шляпе и угодливой улыбкой, который однажды проводил ее до нашей двери.

— Посмотри, Таннеке, — прошептала я, — это тот самый господин, который каждый день наслаждается твоим изображением.

— Что?

Таннеке вспыхнула. Поправила капор и фартук и прошипела мне:

— Поди скажи хозяйке, что они пришли.

Я побежала в дом и нашла Марию Тинс и Катарину в комнате с распятием.

— Пришли Ван Рейвены, — объявила я.

Катарина и Мария Тинс сняли капоры и расправили свои воротники. Катарина, ухватившись за стол, поднялась на ноги. Когда они выходили из комнаты, Мария Тинс поправила в волосах Катарины один из черепаховых гребней, которые та надевала только в особых случаях.

Они поздоровались с гостями в прихожей, а я в нерешительности стояла в коридоре. Когда они пошли к лестнице, Ван Рейвен увидел меня и остановился:

— А это кто у вас?

Катарина бросила на меня сердитый взгляд:

— Одна из служанок. Таннеке, принеси нам, пожалуйста, вина.

— Пусть вино принесет служанка с большими глазами, — распорядился Ван Рейвен. — Иду, дорогая, — сказал он жене, которая уже поднималась по лестнице.

Мы с Таннеке стояли рядом — она в раздражении, я в растерянности. Что это ему вздумалось?

— Ну чего стоишь? — крикнула Катарина. — Ты слышала, что он сказал. Неси вино!

И она принялась карабкаться по лестнице вслед за Марией Тинс, подтягивая грузное тело за перила.

Я пошла в комнату девочек, нашла там бокалы, протерла пять бокалов фартуком и поставила на поднос. Затем я стала искать в кухне вино. Я не знала, где его держат, — в доме редко пили вино. Оскорбленная Таннеке куда-то исчезла. Я боялась, что вино находится в одном из шкафов под замком и что мне придется идти к Катарине за ключом.

К счастью, Мария Тинс это, по-видимому, предвидела. В комнате с распятием на столе стоял полный вина кувшин с оловянной крышкой. Я поставила кувшин на поднос и понесла вино наверх, предварительно поправив капор, воротник и фартук, как сделали мои хозяйки.

Когда я вошла в мастерскую, они все стояли перед картиной.

— Ты опять превзошел себя, — сказал Ван Рейвен. — Тебе нравится, дорогая? — спросил он жену.

— Конечно, — ответила она. Свет из окна падал ей на лицо, делая ее почти красивой.

Когда я поставила поднос на стол, который мы с хозяином подвинули к стене утром, ко мне подошла Мария Тинс.

— Я этим займусь, — прошептала она. — А ты быстрей уходи.

Уже на лестнице я услышала слова Ван Рейвена:

— Где эта большеглазая служанка? Уже ушла? А я хотел хорошенько ее рассмотреть.

— Ну при чем тут какая-то служанка? — веселым голосом воскликнула Катарина. — Рассматривайте лучше картину.

Я вышла наружу и села на скамейку рядом с Таннеке, которая не произнесла ни слова. Мы молча занялись манжетами, прислушиваясь к доносившимся сверху голосам.

Когда они спустились, я ушла за угол дома и так стояла, прижавшись к теплой кирпичной стене, пока они не ушли.

Позже пришел слуга Ван Рейвенов и поднялся в мастерскую. Я не видела, как он уходил, потому что пришли девочки и попросили меня развести в очаге огонь — они собирались печь яблоки.

На следующее утро картины в мастерской не было. Мне так и не удалось взглянуть на нее в последний раз.

Придя в то утро в мясной ряд, я услышала, как какой-то мужчина сказал, что карантин сняли. Я поспешила к палатке Питера. Оба, отец и сын, были там, и несколько человек стояли в очереди. Не обращая на них внимания, я подошла к Питеру-младшему и спросила: