Книга Золотой вепрь - Владислав Русанов

Медрен стоял на левом, возвышенном берегу Ивицы. Здесь река огибала каменистый холм, чьи склоны обрывались к реке желто-серыми утесами, а к лесу сбегали полого. По правую руку, где-то на расстоянии двух миль, пролегал глубокий яр. Очень глубокий, заросший непроходимым лозняком и терновником. Левее его длинным языком выдавался вперед дремучий лес – темный грабняк. Еще левее стояла безымянная деревушка, которую в округе называли попросту Придорожье. Три десятка избушек, два трактира, кузница, небольшая часовня, где по праздникам проводил службу кто-либо из жрецов местного храма Триединого.

Сейчас в Придорожье разместилась ставка командира полка, осадившего город, лазарет и обоз. Палатки пехотинцев стояли на полмили ближе к городу, окруженные невысоким частоколом и рвом. Отсюда имперская пехота дозорами обходила окрестности Медрена. Капитан приблизительно оценивал силы Сасандры в полк, но полк потрепанный – не больше семи полных рот.

До сегодняшнего утра.

Потому что по дороге, ведущей мимо деревеньки к Медрену, двигалась походная колонна. Вышагивали пехотинцы – пикинеры, щитоносцы, арбалетчики. Они шли рота за ротой, являя собой лишнее напоминание о военной мощи Сасандры. Много. Очень много…

Из-за леса показалась уже двенадцатая рота.

Неужели два полка?

Выходит, генерал дель Овилл решил стянуть под Медрен всю армию. Пятую пехотную. «Непобедимую».

«Что ж, посмотрим, взаправду ли она непобедимая?» – подумал дель Таррано, приставляя ладонь к бровям козырьком. Он пожалел, что не успел попросить у его светлости «волшебную» трубку, которую тот купил за баснословные деньги в Аксамале у одного из профессоров университета тонких наук. Чародейство ли тому причиной или научные изыскания аксамалианцев, но трубка позволяла видеть втрое дальше, чем обычный человеческий, пускай даже и самый зоркий, глаз. Две-три мили не помеха. А всего-то навсего две отшлифованные стекляшки, соединенные набором медных колец.

– Штандарты видны? – спросил капитан у помощника.

– Да чего там! Пятая пехотная. Второй полк и, кажись, третий, лошак бы их нюхал!

– Это три тысячи человек. – Капитан, как ни странно, не испытывал страха или неуверенности в силах. Наоборот, появился лихой азарт, как за игрой в кости, когда чувствуешь – вот сейчас будут четыре шестерки!

– Ага, кошкины дети! – так же радостно отвечал лейтенант. – А еще конницы чуток.

Верно. Дель Таррано и сам видел кавалерию. Сперва полсотни всадников на невысоких гривастых конях – буланых, саврасых, каурых… Окраинцы. Заградительный отряд, скорее всего. Ох уж эти имперцы! У солдат никакого понятия о чести. Так и норовят разбежаться. Вот командованию и приходится содержать отряды, занимающиеся исключительно поиском дезертиров. Дальше рысила сотня наемников, одетых и вооруженных кто во что горазд. К этим людям дель Таррано тоже не испытывал ни малейшего уважения. Подумать только! Сражаться за деньги…

Ладно. Довольно о моральных устоях Сасандры.

Значит, больше трех тысяч.

Капитан отвернулся от врагов, окинул взглядом стражников.

– Ну что, драться будем?

– Да чего там драться… Бить будем, – пробасил пожилой, отмеченный шрамом поперек лба ветеран.

– И побьем! – под дружный хохот добавил молодой, еще безусый парнишка, прижимающий к груди арбалет.

Дель Таррано кивнул. Зачастую побеждает не тот, кто сильнее, а тот, кто уверен в победе. А уж уверенности в своих силах защитникам Медрена не занимать. Теперь главное – доложить обо всем увиденном его светлости. Тут уж никакой Джакомо-Череп его не остановит.

С мрачной решимостью капитан направился к особняку ландграфа.

После ухода командира гарнизона его светлость некоторое время молчал, дергая щекой. Потом подошел к стене, которую, как и в родовом замке, украшали образцы оружия, накопленные предками правителя Медрена за последние три века, молча снял со стойки двуручный топор.

Барон Фальм, посланник западных королевств, с хитрой усмешкой наблюдал, как ландграф набирает полную грудь воздуха и возносит топор над головой…

Хрясь!

С первого удара раскололся пополам стол, заваленный бумагами – все больше расписками и отчетами купцов-поставщиков. Глиняный кувшин разлетелся на десяток черепков, растеклась алая лужа. Приторно запахло крепленым вином.

Бац! Бац!

Обе правые ножки стола отлетели в угол, а половинка столешницы, жалобно загудев, грянулась об пол.

Развернувшись на пятке, ландграф Вильяф наискось ударил по шлему болвана, обряженного в полный доспех латника. Сталь заскрежетала по стали, хундсгугель[26]слетел вместе с деревянной головой и запрыгал по розовым плиткам туффита. Звук получился глухой и очень напоминающий тот, с которым отлетает настоящая голова.

– Так его, родимого! – азартно воскликнул Фальм.

Ландграф поглядел на качающегося болвана, а потом с душой пнул его под тонлет.[27]

Удовлетворенно пронаблюдал, как падает ряженая кукла. Швырнул сверху топор.

Прорычал:

– Ненавижу!

– Вам следует, любезный господин граф, больше проворачивать плечевой пояс, бить с оттягом… Вот тогда будете разрубать бристплейт[28]с одного удара.

Медренский не удостоил его ответом. С сожалением покосился на разбитый кувшин.

– Пальо! Пальо, где ты прячешься, старая скотина?

Тощий слуга в цветах его светлости – черное с серебром – не вошел, а ворвался в дверь. Согнулся в поклоне.

– Вина! Живо!

Когда Пальо исчез, ландграф уселся на табурет, как ни в чем ни бывало закинул ногу на ногу.

– Насколько я понял, сдаваться вы не намерены. Борьба, можно сказать, до победного конца. Так? – пошевелил усами барон.

Вильяф рассеянно покачал ногой. Казалось, сейчас зевнет, но вдруг встрепенулся, развернулся всем туловищем к Фальму.

– А видали, господин барон, какой у меня капитан?

– Видал… – пожал плечами гость. – Горячая голова. Отвага и понятие о чести на месте. Со здравым смыслом – беда.

– Зря вы так думаете, господин барон, – усмехнулся Вильяф.

– Почему же? Я таких перевидал на своем веку. Для тех, кто в атаку бросается очертя голову, она обычно становится последней.

– А если их будет пять сотен?

– Пять сотен отчаянных храбрецов?

– Да!

– Здесь, в Медрене?