Книга Мы пришли с миром... - Виталий Забирко

— Наши ученые?! — Андрей так же неожиданно, как только что возмущался, развеселился. — Если где-то и существуют настоящие ученые, то не в нашем университете. Не знаю, по каким темам кандидаты и доктора наук защищали диссертации, только в научном мире их достижения неизвестны. Пауки в банке! Единственное, чем занимаются, так тем, что подсиживают друг друга, чтобы занять место поближе к государственной кормушке. Вон декан на меня волком смотрит, что не отстегиваю ему из своего приработка. Выгнал бы меня с удовольствием, но тогда стеклодувную мастерскую закроют, а его подсидят. Претендентов на теплое место декана много.

— Кончай ныть, — поморщился я, — а то тоже начну плакаться о своих личных неурядицах. Жилетка есть?

— Нет. Зато спирт есть. Будешь?

— Не буду. И без него голова кругом идет. Что у нас за менталитет такой — как проблема, так лучшего способа, чем заливать ее спиртным, не находится?

— Потому такой, что наша с тобой проблема неразрешима, — пожал плечами Андрей. — Меньше над ней голову ломай, работай и получай зелененькие. А если тошно — водку пей.

— Это тебе хочется, чтобы она была неразрешимой, — не согласился я. — Инопланетяне, вторжение, лапки кверху...

Андрей скривился как от оскомины.

— Да плевать мне, кто они — передовой отряд вторжения, мирные исследователи, потусторонние силы или предвестники Армагеддона местного значения. Кто их заслал, откуда и с какой целью. Платят, жить позволяют, и ладно.

— Засланцы, говоришь?

Андрей прищурился.

— Картавить изволите?

— А ты что, японец?

— При чем тут японец? — не понял Андрей.

— В японской речи нет звука «л».

— Буквы?

— Букв у них тоже нет.

— Японовед ты наш...

— От стеклодуя слышу.

— Таки «...дуя»? — обиделся Андрей.

— Аки «японо...», — не остался я в долгу.

Последнее слово было за мной, и мы замолчали.

Выпустили пар в пустопорожней перепалке и неожиданно поняли, что говорить не о чем. Ничего мы не выяснили, ни к какому решению не пришли и вряд ли придем. Напрасно говорят, что истина рождается в споре. В споре появляются синяки и выбиваются зубы, а проблемы не разрешаются, а усугубляются.

Андрей шумно вздохнул, нагнулся и достал из-под стола литровую бутыль без надписи.

— Давай вмажем спирту, мозги затуманим?

Я покачал головой.

— Не хочу. — На душе было тошно, и отчаянно хотелось побыть одному. — Пойду я...

— Как хочешь, — равнодушно сказал он. Видимо, в своем желании побыть в одиночестве я не был оригинален, и Андрей хотел того же. — Что-то новое выяснишь, сообщи.

— И ты тоже, — сказал я, поднимаясь с табурета. Все-таки скрывалась за его напускным безразличием тревога. Когда страус прячет голову в песок, перья на гузке подрагивают.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Ветер стих, и на город пал плотный промозглый туман. Снежная слякоть хлюпала и чавкала как под подошвами, так и внутри прохудившихся зимних сапог, поэтому из моего желания побродить по городу, подумать ничего не получилось. К моим проблемам недоставало только простуды.

Однако, направляясь домой, думать я себе запретить не мог. Мысли неотрывно крутились вовсе не вокруг «живых» трупов, стеклянных глаз и ожившего Буратино, а вокруг таинственной личности оперуполномоченного Петрова-Сидорова. После разговоров с Мироном и Андреем версия о том, что он — рядовой мошенник, отпала, а в версию о его принадлежности к ФСБ не верилось. Люди в ФСБ чрезвычайно прагматичны и не верят в потусторонние силы. Их конек — контрразведка, борьба с инакомыслием и террористическими актами. Предотвращением вторжения инопланетян занимаются исключительно психотерапевты. На психотерапевта Петров-Сидоров не тянул, и кто он такой, оставалось загадкой. Но знал он очень много, мало того, вел с нами какую-то непонятную игру. Отнюдь не случайно он назвался мне и Андрею разными фамилиями — определенно предполагал, что мы встретимся, обсудим свои проблемы и его вспомним. Если рассчитывал вызвать у нас тревогу и беспокойство, то своего он добился. К ожившему Буратино я относился более спокойно — все-таки трансцендентные силы если и вредят, то без особого усердия. Петрова-Сидорова же я начинал опасаться и чем дольше о нем думал, тем больше боялся. Нет зверя страшнее человека.

Когда я вошел в подъезд, чувство опасности возросло, но, к счастью, на лестничной площадке никого подозрительного не встретил. Опять приступ паранойи...

— Ко мне никто не приходил? — с некоторой опаской поинтересовался я у желтой рожицы.

«Ты меня в сторожа не нанимал», — ответила она с улыбкой.

Я облегченно перевел дух и погладил рожицу ладонью. Стена была обычной, шершавой, а рожица и не думала оживать. И на том спасибо — сыт уже паранормальными явлениями по самое некуда.

Уверенный, что мой дом — моя крепость, я вставил ключ в замочную скважину, открыл дверь... И замер на пороге.

В квартире кто-то был: в комнате работал телевизор, бубнил голос диктора, на стенах прихожей играли блики света. Неужели Петров-Сидоров решил претворить в жизнь свое обещание скорой встречи? Если так, то вряд ли он будет вести себя столь же корректно, как во время предыдущего визита.

— Чего встал на пороге? — донесся из комнаты голос Оксаны. — Заходи, будь как дома!

С души будто камень упал, и я оттаял. Лучше бы это оказалась Любаша, но... Быть может, прислала дочку в качестве парламентера? Вообще-то я не вел военных действий, но вот она почему-то на меня ополчилась.

Я закрыл дверь, снял куртку, шапку, переобулся в тапочки и, с удовольствием ощущая, как оледеневшие ноги начинают согреваться, вошел в комнату.

Оксана сидела в кресле, смотрела телевизор и усиленно поглощала бананы.

— Привет! — развязно поздоровалась она. — А говорил, что бананов нет!

Я глянул на блюдо и увидел только кожуру.

— Уже нет.

Она тоже посмотрела на блюдо и наигранно огорчилась:

— Жаль...

— Каким образом ты здесь оказалась? — строго спросил я.

— Обыкновенным, через дверь.

— А ключи у тебя откуда?

— Стащила у мамы из сумочки, — без тени смущения призналась она.

— Так... — протянул я. Версия о том, что Оксану прислала мать, развеялась как дым. Жаль. Похоже, с Любашей предстоит еще один нелицеприятный разговор. — А почему не в школе?

Оксана неожиданно захихикала.

— А ты когда-нибудь на календарь смотришь? Какой сегодня день?