Книга Вестники времен. Рождение апокрифа - Андрей Мартьянов

– Как? – вытаращил глаза Казаков. – Как ты сказал – Говарда? Ты откуда его можешь знать?

– У нас переводили его приключенческие рассказы, – пожал плечами Гунтер и, наблюдая, как сэр Мишель грозно толкует владельцу траттории о еде и выпивке, уселся за свободный стол. – Правда, потом министерство пропаганды запретило эти книги как декадентские. Забавные такие повестушки для молодежи…

Казаков сложился. В буквальном смысле. Пал на скамью, поверженный приступом неудержимого хохота.

– Да что такое? – удивился германец.

– «Конана-варвара» читал, да? У-у-у… – подвывал Казаков. – Нашли хоть что-то общее! Вот не думал! У нас же это целая индустрия, писатели деньги лопатой гребут! Пятьдесят романов подряд!.. Ага, понял! Говард первую книгу написал в 1932 году, поэтому у вас его могли издавать!

– С кабацкими драками дела там обстояли неплохо, – согласился Гунтер. – Хотя остальное содержание ниже всякой критики. Одного понять не могу, как люди на протяжении шестидесяти лет, от тридцатых, до девяностых годов, могли читать подобную чушь?

– Архетипическая фигура на все времена, – уже куда более серьезно сказал Сергей. – Крутой герой. Считай, современная замена Зигфриду. Между прочим, здесь, если не ошибаюсь, вовсю зачитываются «Песнью о Нибелунгах» и «Песнью о Роланде». А чего? Тоже крутейшие мечемахатели, борцы за справедливость. А если кто-нибудь про нас напишет книжку или, допустим, поэму, это будет неинтересно. Мир мы не спасаем, с мечом обращаться не умеем, только влипаем в какие-то дурацкие истории…

Сэр Мишель благополучно поторговался с хозяином таверны, весьма прозаично именующейся «Соленый осьминог», и обед был подан. Казаков спокойно, однако не без удивления осмотрел предложенные блюда – рыба во всех видах и самые невероятные продукты моря. Устрицы и прочие ракушки, непременный на Средиземном море осьминог, филе тунца, вываренная в белом вине кефаль. И, конечно же, в огромном количестве оливки, маслины, лимон. Все кушанья резко пахнут специями. Черный, еще теплый хлеб.

– Где же классика? – Казаков хитро поглядел на Гунтера. – Пицца, спагетти, пеперрони?

– Еще не придумали. Но и это выглядит вполне себе ничего. В мои времена такую кефаль подавали только в лучших ресторанах.

– В мои тоже, – вздохнул Сергей.

Некоторое время ушло на распробование необычных яств средиземноморской кухни. Рыцарю безумно понравилась рыба, хотя он и занозил десну острой косточкой. Гунтер, как человек, имевший чопорное дворянское воспитание, хотел было наложить себе буквально таявшего во рту осьминога и возжелал украсить все оливками да ломтиками лимона, однако приостановился.

Тарелок, вилок и ложек, принятых в благовоспитанных домах Германии середины ХХ века, здесь не предусматривалось. Даже в замке Фармер (уж на что захолустье!), не говоря уж о Тауэре или Винчестере – резиденции принца Джона – имелись небольшие овальные блюда, заменявшие собой тарелки и выдаваемые каждому, кто оказался за хозяйским столом. Из инструментов на трактирном столе находились лишь три широких, остро отточенных ножа.

– Руками, руками. По-простому, – посоветовал Казаков. – А, понял. Ты собственную тарелку хочешь получить. Счас сделаем.

Русский взял пышный каравай ржаного хлеба, разрезал его вдоль надвое, с верхней половинки срезал корку, а нижнюю подал германцу. Получилась эдакая лепешка из хлеба.

– У Вальтера Скотта прочитал, – гордо заявил Сергей. – Шотландский способ. Берешь хлеб и используешь в качестве блюда, после чего его можно либо съесть, либо выкинуть. Все равно деньги заплачены.

Осьминог оказался вкусным – нечто среднее между хорошо приготовленной белорыбицей и мягким, пахнущим морем, желе. Единственно, повара погорячились со специями, особенно с перцем и лимонным соком. Традиция… Оливки самые обычные, за восемьсот лет они ничуть не изменились. Овощи безвкусные – просто вареная репа.

Сэр Мишель, как человек привычный, хватал еду руками и благополучно отправлял в рот, запивая светло-зеленым кисловатым вином и поглядывал по сторонам. Французы, сидевшие в другом конце зала, уже подвыпили, но все равно, к ним стоит попозже подойти, представиться и узнать последние новости. Самое главное – прибыл ли на остров его величество король Ричард.

– Что такое? – вскинулся Казаков на странный звук. – Ага, культурная программа.

В трактире появился сравнительно молодой сицилиец из местных, разве что передвигался он с помощью костылей – у новоприбывшего отсутствовала по колено правая нога. Вернее, так казалось лишь с первого взгляда, ибо при более пристальном рассмотрении становилось ясно, что нога согнута, а лодыжка подвязана к бедру. Незамысловатое жульничество более-менее скрывалось при помощи широченных шаровар, какие обычно носят сарацины.

Увечный-калечный, переглянувшись с хозяином, примостился на свободной лавке, вытянул из-за спины потрепанную виолу, дернул струны и заголосил самым неблагозвучным образом.

– Переведи-ка мне эту развеселую песенку, – попросил Казаков Гунтера. Тот некоторое время вслушивался, сдвигая брови, и, наконец, объяснил:

– Это про рыцаря, который отправился в Крестовый поход, долго там страдал и дрался с сарацинами. Вернувшись наконец домой, он обнаружил, что жена ему изменила, прижила ребенка от конюха, а замок захвачен соседом. Жену он зарубил, ребенка бросил в колодец, сам ушел в монахи. Ему очень грустно и он спрашивает, в чем смысл бытия.

– Волшебно, – кашлянул Сергей. – Слушай, может, этому мужику подать немного денег, чтобы убрался?

Казаков вытянул из пояса монету и швырнул исполнителю. Медный английский фартинг исчез еще на лету, а певец затянул новую балладу.

– А это о чем?

Гунтер обреченно повернулся к бродяге и только вздохнул:

– Это про сицилийского рыбака, который отправился в штормовое море, добыть рыбы, чтобы накормить голодающую семью. Там гигантский спрут разбил утлую лодку и утащил рыбака на дно. Жена, не дождавшись супруга, бросилась с утеса в море. Старший сын, которому приходится содержать десяток младших братьев и сестер, стал разбойником. Его поймали, он сидит в подвале мессинского замка, завтра его четвертуют. Ему очень плохо, и он спрашивает, как спасти свою бессмертную душу.

– Понятно, местный колорит, – согласно кивнул Казаков. – А на темы международной политики можно что-нибудь попросить? Человек-то явно старается…

В сторону нищего полетел еще один фартинг. Гунтер с пятого на десятое перевел смысл заказа господина оруженосца. Сэр Мишель сидел набычась, ибо во время аквитанской войны ему довелось внимать и Бертрану де Борну, и Роберу де Монброну, и Кретьену де Труа, самым выдающимся менестрелям нынешнего времени. Рыцарь не мог слушать, как вонючий смерд делал все, для того чтобы испаскудить благороднейшее куртуазное искусство, а потому начинал злиться.

Певец, пройдясь грубыми пальцами по струнам, извлек из виолы ноюще-ревущие звуки и пронзительно заголосил. Французские копейщики во главе с господином сержантом начали недвусмысленно пофыркивать.