Книга Офицерский мятеж - Леонид Смирнов

Наконец водка сработала — напряг прошел и Сухов-младший набросился на еду. Глядя, как сын уплетает борщ, который в былые годы не очень-то жаловал, старик осведомился с лукавинкой в голосе:

— А что, Маруся тебе не готовит?

— Почему? Просто я полтора месяца с ней не виделся, отвык от нормальной еды.

— На флоте-то небось все пилюлями питательными вас кормят?

— Не без того. Да и на Малайе попробуй купи русской еды… — пожаловался Петр. — Мясо в лучшем случае бачковое.

Он имел в виду то мясо, которое выращивают из клеток домашней скотины. Животных на Малайе не забивали — слишком много там жило тайских буддистов.

У отца обнаружился новый кот: старенькая Муська умерла, и ей на смену пришел молодой самец Васька — серый, в черную полоску. Увидев чужаков, Васька поначалу прятался за диваном, но, убедившись, что чужие люди поселились здесь всерьез и надолго, ближе к вечеру выбрался из своего убежища. Он долго обнюхивал Петра и наконец признал за своего — потерся боком о колени. А вот Спиваков Ваське не понравился: то ли запах у него был нехорош, то ли коты, как и большинство военморов, терпеть не могут контрразведку.

Кот время от времени проходил мимо кондуктора и громко шипел. Сухов-старший прикрикнул на него, и Васька угомонился — запрыгнул на диван и принялся вылизывать задние лапы.

— Органы — они и тварей божьих в испуг приводят, — подытожил старик. — Не в обиду будь сказано.

— Какой же из меня орган? — попробовал отшутиться Спиваков. — Название одно.

— Порой и названия хватает…

На этом хозяйские наскоки на кондуктора закончились. Гостеприимство — превыше всего.

После обеда полагалось пить чай. С пирогами. «Если сейчас съем еще хоть кусок, — понял капитан третьего ранга, — сразу лопну. Нужен технологический перерыв». Отец спорить не стал — ему хотелось поговорить.

Все трое разместились на обширной лоджии. С нее открывался прекрасный вид на Париж. Иван Сухов уселся в продавленное кресло, которое было едва ли не ровесником Пети, кондуктор притулился на неказистой самодельной табуретке, ну а Петр, облокотившись на металлопластиковые перила, рассматривал город.

Старик неспешно изготовил из настоящей бумаги и ароматной махорки огромную самокрутку и прикурил от лазерной зажигалки. Это был один из многочисленных сыновних гостинцев. Далеко не все из дареного можно было обнаружить в доме: часть старик передарил соседям или выбросил тайком — от греха. Разумные вещи — и особенно те, что начинают поучать хозяина, Сухов-старший и на дух не переносил.

Сухов-старший затянулся, выдохнул дым, окутав терпким облаком Спивакова, и зажмурился от удовольствия.

— Вчера опять градусник зашкалило: тридцать девять на дворе и страшенная духотень…

Сначала они поговорили о дурной парижской погоде, потом — о футболе, наконец речь зашла о политике.

Петр незаметно для старика скорчил рожу — дескать, терпи, Аристарх Львович. Кондуктор сохранял непроницаемое лицо — его выдрессировали терпеть любые разговоры. Повествовал Иван Иванович неторопливо и с большим чувством.

— Очередного комиссара уёновского нам давесь направили. Плюгавый такой, вежливый до тошноты, а глазки свинячьи все бегают и бегают…

— Не любишь ты начальство, батя. Сильнее некуда.

— А за что мне его любить? Если меня мордой в грязь тычут уже седьмой десяток лет, так и я готов кадыки грызть и зёнки выдавливать.

— Же-е-естко… — протянул Петр.

— А мягко только в землице сырой. Начальство совсем измельчало — за людей нас не считают, коли такой мусор на Землю шлют. Раньше-то посолидней было.

Старик откинулся на спинку кресла и молча курил. Сухов-младший решил было, что запал его иссяк. Но он ошибся.

— Мой батя рассказывал… Он тогда ребенком был, но запомнил на всю жизнь. Своими глазами видел, как в Грановитой палате сажали на царствование последнего нашего самодержца. Император сидел на золотом троне. Сжимал в правой руке золотой серп для скашивания вражьих голов — символ военной мощи, а в левой — золотой молот — символ технологического превосходства.

«Не знал, что ты такой хохмач, папа», — хотел сказать Петр, но вдруг понял, что за сегодняшний вечер отец ни разу не пошутил. Неужто русские парижане верят в то, что говорят? Неужто живут мифами, отгораживаясь ими от ненавистного реального мира?

— Мы были великой империей. Гагарин первым из людей ступил на Луну и водрузил красный имперский флаг с серпом и молотом. Ведь красный цвет испокон веков — символ великой славянской идеи, — с умным видом вещал старик.

— На Луне были Армстронг и Олдрин, — не удержался Петр Сухов. — А Гагарин погиб за год до их высадки.

— Это легенда, которую навязывают нам юниты, — отчеканил отец. — Они хотят подорвать русский дух и дурачат наших детей.

Петру такой Иван Иванович Сухов совсем не нравился. Когда-то Сухов-старший был кладезем народной мудрости и образцом трезвомыслия. И шутить он тоже умел, да еще как… Теперь же перед военмором сидел начетчик — сектант, который заучил ограниченный набор «священных» текстов, не хотел и не мог отступить от них ни на шаг. Но ведь это был его отец.

И капитану третьего ранга стало страшно. Страшнее, чем в бою с хаарцами, когда он летел в маленьком, беззащитном модуле под вражьими прицелами. Любой человек, самый проверенный и надежный, мог утратить себя — и без возврата. Телесно он был бы живехонек и даже вполне здоров, но душевно мог переродиться, стать фанатиком, кликушей — а значит, погибнуть для тебя, исчезнуть.

— Ты что, не веришь мне, сынок? — с подозрением посмотрел на сына Сухов-старший.

— Тебе я верю, папа. А вот истории твоей — нет, — попытался вывернуться Петр.

Не вышло.

— Э-эх, Петяй!.. — с горечью протянул отец. — Обработали там вас, дурачков. Умные дяди обработали, а иначе какие из вас юннаты?

Иван Иванович рывком поднялся с кресла и устремился в комнату. Сухов-младший обменялся со Спиваковым взглядами. Кондуктор сочувственно покачал головой.

— Вот смотри, фома неверующий!

Книги, которые отец решительно доставал с полки, висящей над постелью, конечно же, подтверждали его правоту. «Украденная победа» Измайлова, «Хронология предательства» Петрова-Боткина, «На обломках великой империи» Рычкевича и десяток других, в столь же ярких, глянцевых обложках.

Подтверждал правоту Сухова-старшего и бородатый эксперт с русского телеканала. У него был хорошо подвешенный язык, харизма и высокий рейтинг. А потому он ежедневно вещал с большущего стенного экрана, который Петр купил отцу пару лет назад. Великая Российская империя была первой во всех начинаниях, и пала она из-за мирового заговора и подлого предательства союзников.

Спорить с отцом было бесполезно. Это Петр отлично понимал, но и согласиться с ним для виду не мог. В доме Суховых не принято врать. Да и хреновый из военмора получился бы лжец. Не лжец, а одно недоразумение.