Книга Распутница - Розмари Роджерс

– Но я не рабыня! Я принадлежу только самой себе… и… Вы не можете подвесить меня вверх ногами и выпороть или сделать со мной то, что вы хотите… нет! Ой!

Не веря собственным ушам, я застыла, словно парализованная. Но этот последний отчаянный крик боли и раздавшийся следом отвратительный смех привели меня наконец в чувство.

– Фернандо, это ты? Фернандо, мне показалось, что я слышу какие-то голоса! Что ты там делаешь внизу? С кем разговариваешь? Мне позвать папу? – Я неплохо играла свою роль, хотя внутри у меня все тряслось. Не очень-то приятно столкнуться с самой неприглядной стороной человеческой натуры, к тому же это и небезопасно.

Мне пришлось выслушать все непристойности, которые он смог вспомнить, – и по-английски, и по-испански. Но по крайней мере ему пришлось отпустить бедную девочку. Да, это Мэри. Я узнала ее, когда она мчалась через поляну туда, где жили слуги, пытаясь запахнуть порванную блузку на своей полной груди. Она была совсем молода – на год моложе меня, – светлокожая и очень хорошенькая. Дочь Сюзи, помогавшая матери, когда приезжали гости. Возможно, ей не стоило ходить одной по ночам. Но каков Фернандо! Какие ужасные, отвратительные вещи он говорил и чем угрожал бедной девочке! Я не могла найти ему оправдания.

Я совсем забыла, что с галереи на лужайку ведут ступеньки, и вспомнила об этом только тогда, когда Фернандо молниеносно взбежал по ним и с угрожающим видом встал передо мной. Внезапно мне пришло в голову, что я, пожалуй, чересчур легко одета. Тем не менее я посмотрела на Фернандо со всем спокойствием, которое смогла изобразить.

– Как это было отвратительно! Ты просто животное! Видела бы моя бедная Мари-Клэр, до какой низости ты…

– До какой еще низости? Моя будущая жена понимает или скоро, надеюсь, поймет, что негритянская девушка – это ничто. Если мужчина использует негритянку для удовлетворения своих мужских потребностей, на это не стоит обращать внимания. А вот что касается тебя, моя добродетельная сводная сестричка… Объясни, как это получается, что днем ты становишься жертвой ужасного солнечного удара, а сейчас вдруг чувствуешь себя настолько хорошо, что в состоянии подслушивать меня, одетая при этом как…

– Одета я или нет – это тебя вряд ли касается. Но если хочешь знать, я проснулась от удушья и вышла сюда, чтобы глотнуть свежего воздуха. И услышала тебя. Как ты мог? Говорить такие мерзости бедному ребенку и пытаться…

Фернандо прервал эту гневную речь, безжалостно впившись пальцами в мои обнаженные плечи. Я отпрянула, задыхаясь от боли и отвращения.

– Ты, пожалуй, зашла слишком далеко – в точности так же, как твоя проклятая мать! Все эти поцелуи, обещания, нежности – и тут же отчужденное безразличие. Особенно когда рядом крутится другой мужчина, обнюхивающий ее юбки в точности как пес во время течки суку! А ты, ты даже когда в детстве ходила за мной по пятам, уже тогда была на нее похожа. Разве нет? Ты – пута – сука во время вечной течки. Разве не для этого ты сегодня ночью вышла из комнаты, одетая как проститутка? – Он яростно встряхнул меня. – Разве это не так? Ты созрела для мужчины и ищешь себе кого-нибудь, ведь так? Кого ты хочешь? Скажи мне, пута, иначе я…

С неожиданной силой, о которой раньше и не подозревала, я сумела вырваться из рук Фернандо и ударить кулаком ему в горло, а затем в весьма чувствительное место, чуть пониже грудной клетки. Если бы ударила сильнее, убила бы его. Но я хотела только освободиться от его рук и его слов. Шатаясь, Фернандо отступил на несколько шагов. Но прежде чем он пришел в себя, я уже оказалась на безопасном расстоянии.

– Это был ты! – сказала я срывающимся голосом. – Я искала тебя, Фернандо…

Я повернулась, чтобы уйти, но он одним прыжком догнал меня и повернул лицом к себе, прижав спиной к перилам с такой силой, что едва не сломал позвоночник.

– Значит, ты искала меня? Пожалуй, ты унаследовала от матери все ее вероломство! Что ты приготовила на десерт? Подумай об этом, пока я попробую то, что ты собираешься мне предложить.

– Нет, Фернандо! Нет! Я не…

Это было все, что он позволил мне сделать. Я почувствовала ужасную боль, на несколько секунд лишившую меня сознания. Ощутив вкус крови на разбитой губе, я пришла в себя. Этого не могло быть, и в то же время это было – Фернандо обхватил меня одной рукой за лицо, а другой похотливо шарил по моему дрожащему телу.

Он делал мне больно – он старался сделать мне как можно больнее, – вероятно, пытаясь тем самым отомстить моей матери.

– Значит, тебе это нравится? – Он ухмылялся всякий раз, когда я беспомощно стонала. – Лоретте бы это тоже понравилось. Она любила давать мне наставления, эта дрянь! «Потрогай меня здесь, Нандо, а теперь здесь. Вот так…» А ты, Триста? – Естественно, он не ждал от меня ответа. Все, что я могла сделать, – это с ненавистью смотреть на него полными слез, широко открытыми глазами. – Тебе тоже нравится, когда тебя трогают в этих же местах? А если ты попытаешься снова меня ударить, моя маленькая сестричка, то мне придется…

– Маленькая семейная ссора? П… прошу прощения, что я, так сказать, помешал, но… Я не п… привык столько пить, как сегодня, и боюсь, что… боюсь, что с… совершенно заблудился! Кажется, я не могу найти свою комнату… Я сейчас всех перебужу, пока буду ее искать… п… прошу прощения!

Блейз? Выругавшись сквозь зубы, Фернандо сразу же освободил меня. Но я все равно не могла сдвинуться с места, глядя на того человека, которого, как считала, неплохо знаю. Давенант еле держался на ногах, галстук съехал набок, на лице застыла дурацкая, бессмысленная улыбка. Неужели это действительно он?

Фернандо процедил по-испански оскорбительную фразу, и Блейз, чуть не упав на него, пробормотал извиняющимся тоном: «П… прошу прощения, мой д… дорогой друг! Боюсь, что я ни слова не понимаю по-французски!» Только тогда я наконец смогла оторвать от пола как будто приросшие к нему ноги и не оглядываясь убежала в свою комнату. Удостоверившись, что ставни и окна закрыты, я упала поперек кровати и затряслась в беззвучных рыданиях, вспоминая о пережитом ужасе и думая о том, что могло случиться.

Рыдания продолжали сотрясать меня. Вцепившись в бархатное покрывало, я лежала на широкой старомодной кровати с атласным балдахином и такими же занавесками, повязанными золотыми шелковыми шнурами. Почему я выбрала для себя комнату со средневековой обстановкой? Средневековые женщины всю жизнь сидели под замком и выходили замуж только с согласия отцов или братьев. Им не позволялось что-либо решать самим – об этом даже и мысли не допускалось. А я сегодня, вместо того чтобы вести себя как взрослая женщина, действовала, подчиняясь каким-то детским импульсам, о чем теперь горько сожалела.

– Проклятие, проклятие, проклятие! – Переполненная гневом, смешанным с другими эмоциями, я била кулаками по кровати. Какой же дурой я была! Как посмеется надо мной Мари-Клэр… вместе с Блейзом. С Блейзом?

Блейз должен был заниматься любовью с Мари-Клэр, а не слоняться по галерее, делая вид, что мертвецки пьян и что… и что ничего не знает! Он спас меня от последствий моего собственного недомыслия. Но вот почему он это сделал?