Книга Время любить - Жюльетта Бенцони

– Нет, – скрипучим голосом произнес Жосс. – Черный человек сказал, что у бандита медвежья сила и что ее вполне хватит на эти дни до казни.

– А какую ему назначат казнь? – спросила Катрин с пересохшим горлом.

– Зачем ей заранее говорить? – упрекнул Жосса Ганс. – Хватит с избытком и того, чтобы она это узнала в день казни.

– Мадам Катрин мужественная женщина, приятель, – сухо ответил Жосс. – Не воображай, что она позволит тебе от нее что-то скрывать! – Потом, обернувшись к Катрин, он сказал: – Через восемь дней с него заживо сдерут кожу, а кожа этого невероятно огромного человека пойдет на создание статуи Христа. А его останки бросят в костер.

Катрин вынуждена была опереться о стену, прижимая руку к горлу, так как почувствовала позывы к рвоте. Увидев, как она позеленела, Ганс хотел ее поддержать, но она оттолкнула его.

– Нет. Оставьте, это сейчас пройдет…

Она рухнула на один из матрасов и обхватила голову руками. Катрин жила в безжалостное время; ужасы войны, которые она постоянно видела вокруг себя, стали ей слишком привычны, чтобы она легко могла из-за чего-то потерять голову, но то, что ей пришлось услышать, превосходило всякое воображение.

Она повторяла, словно стараясь получше вникнуть в смысл слов: «Для статуи Христа»? Разве можно допустить такую неслыханную вещь, такое богохульство?

– В соборе уже есть статуи такого рода, – сказал Ганс. – Надо уходить отсюда. Мои люди вот-вот вернутся…

Он мягко взял ее за руку, прошел с нею по внутреннему двору, они дошли до большой кухни, находившейся с другой стороны и занимавшей всю ширину дома. Там горел огонь под черным от копоти котлом, и от него шел вполне приятный запах. Старая служанка, сидя на табуретке, стоявшей у бочки, крепко спала, положив руки на колени и открыв рот. Мотнув головой, Ганс показал на нее, усаживая Катрин на скамье.

– Ее зовут Уррака. Она глухая как пень. Мы можем говорить спокойно…

Он вытащил из сундука деревянные миски и наполнил их супом. Ганс дал миску в руки Катрин, другую подал Жоссу и устроился рядом с ними.

– Сначала поешьте! – посоветовал он.

Катрин попробовала густой суп с мукой и свиным салом, обожглась и сделала гримасу. Поставив обратно миску на стол, она посмотрела по очереди на обоих своих спутников.

– Мне нужно спасти Готье! Я не смогу жить, если дам ему погибнуть такой смертью!

Ганс спокойно продолжал есть, не отвечая. А когда закончил трапезу, оттолкнув миску, вытер рот рукавом и сказал:

– Этот человек был, конечно, вашим слугой, может быть, вашим другом, но, бывает, люди меняются со временем, и сердца у них тоже становятся другими. Бандиты в горах Ока – это мерзкие создания, а этот человек – из их компании. Зачем рисковать жизнью ради проклятого Богом и людьми?

– Вы ничего не понимаете! Да и как вам понять? Разве вы знаете Готье? Так вот, мэтр Ганс: во всем королевстве Франции нет лучшего сердца, более доброй души, чем у него. Всего несколько месяцев тому назад я потеряла его и знаю, что ни ради золота, ни ради собственной защиты ни за что он не изменился бы до такой степени… Лучше послушайте, потом будете судить о нем.

В нескольких фразах она поведала немцу всю жизнь Готье: как он ее защищал, столько раз спасал, как он уехал на поиски Арно, как, наконец, он исчез в одном из пиренейских ущелий. Ганс слушал ее, не произнося ни слова.

Некоторое время он продолжал хранить молчание, машинальным жестом сгибая и разгибая пальцы. И наконец поднял голову:

– Понял! И помогу вам!

– А почему? – с неожиданной резкостью обрезал его Жосс. – Мы вам люди незнакомые, и у вас нет причин рисковать жизнью ради чужих людей! Жизнь ведь хороша, а? Вы должны дорожить ею. Если только вы не лелеете надежды выиграть изумруд королевы…

Ганс встал так резко, что скамья, на которой он сидел, с грохотом упала. Он покраснел, и его сжатый кулак поднялся до уровня носа Жосса.

– Ну-ка повтори, что ты сказал, дружок, и я тебе начищу рожу! Ганс из Кёльна никогда не просил платы за услугу, запомни хорошенько!

Катрин живо бросилась между двумя мужчинами.

– Простите, мэтр Ганс! В наши дни трудно доверять кому бы то ни было, но вам я верю. Хотя в некотором смысле Жосс прав: зачем вам рисковать жизнью, чтобы сослужить нам службу?

Когда же она кончила говорить, немец состроил своему противнику гримасу, которую с трудом можно было принять за улыбку. Потом, вздернув плечи, заговорил:

– Разве я знаю? Да потому, что вы мне понравились, конечно, но и потому, что мне этого захотелось самому! Этот узник – человек северный, как и я сам, как вы. И потом, он начинает меня интересовать, у меня нет желания отдавать его здешним кровожадным скотам, ведь они разделают его, как тушу в мясной лавке. Я тоже думаю, что потом не смогу спать спокойно. В конце концов, я терпеть не могу сеньора алькальда, он приказал отрубить руку одному из моих людей, ложно обвинив его в воровстве. Я был бы рад насолить ему.

Он отошел в глубину кухни, взял в углу свернутый матрас и разложил его недалеко от огня.

– Прилягте здесь и постарайтесь немного поспать, – сказал он, обернувшись к Катрин. – Ночью мы поднимемся на башни и попробуем добраться до клетки.

– Вы думаете, мы сможем его освободить? – спросила Катрин с надеждой.

– Этой ночью? Не думаю! Нужно как следует подготовить бегство. Но, может быть, нам удастся передать ему еду и питье.

Ночной сторож уже давно прокричал полночь, когда дверь из дома строительных рабочих бесшумно открылась и пропустила три тени, две высокие и одну маленькую. Кроме солдат, что охраняли башни, на площади не было ни одной живой души.

Катрин, Жосс и Ганс проскользнули в тень собора, от боковой двери которого у Ганса был ключ. Задерживая дыхание, они медленно шли вперед, остерегаясь споткнуться о камни под ногами. Под мышкой Жосс нес кувшин с водой, а Ганс припас хороший ломоть сала и маленькую круглую буханку хлеба.

– Внимание! – предупредил Ганс, когда, поднявшись по лестничному маршу, они добрались до входа. – В церкви – ни слова! Там любой звук раздается очень громко, кроме того, там всегда ночью молятся два монаха. Дайте мне руку, мадам Катрин, я вас поведу.

Она вложила руку в шершавую ручищу Ганса и послушно пошла за ним, а Жосс ухватился за полу ее плаща. Вырезанная в огромном боковом входе дверка не скрипнула под осторожной рукой Ганса. Все трое заметили на клиросе двух монахов – те стояли на коленях и молились на плитах, а их выбритые головы блестели в свете единственной лампады.

Ганс поспешно перекрестился. Он увлек своих спутников в густую тень массивных колонн. Они, словно призраки, скользнули до лестницы, ведущей в башни, и пошли по ней. Ганс призакрыл дверь, потом высек огонь. Он зажег факел и поднял его над головой, чтобы осветить каменную лестницу.