Книга Любовь, опять любовь - Дорис Лессинг

— Встречались у них сумасшедшие, встречались, бывало…

Ближе к вечеру Мэри Форд сфотографировала их всех. Ужин по типу шведского стола сервировали в большом зале, наблюдали за ужином Элизабет и Нора, помогали им Элисон и Ширли, девушки из города, который находился неподалеку, — здоровые и миловидные, напоминающие о том, что еще не так давно существовали в природе настоящие сельские девушки. Прибыли гости: сперва казалось, что тьма несметная, но сад принял всех и вовсе не выглядел перенаселенным. Люди прогуливались, стояли на газонах, сидели на траве. Ансамбль из Лондона исполнил танцы елизаветинских времен местная группа пела песни, сочиненные королями династии Тюдоров. Наконец пришел черед музыки Жюли, со словами, которыми сопроводила ее Сара. Певцы выступали без аккомпанемента, ибо музыка трубадуров требовала соответствующих инструментов, достать которые не представлялось возможности. Четыре девушки в белых платьях, с распущенными по плечам волосами, поднялись на сцену, залитую лучами заходящего солнца, и пространство заполнили мерцающие тревожные звукосочетания, постоянно повторяющиеся с некоторыми изменениями в нотах, в тоне, не давая уху привыкнуть к мелодии, заставляя сознание приспосабливаться. Текст включал жалобы, вскрики, но откуда-то из иного измерения, иного места, иного времени, жалобы не личного характера. Музыка растворялась в сумерках, затем во тьме, вскоре смешалась с лунным светом, казалось, поднявшим певиц в бледных платьях над сценой. Из окон дома лился свет, поддерживавший луну.

Сара слушала и переживала, волновалась. Ни она, никто другой из присутствующих еще не слышали эту музыку со словами. Рядом с Сарой стояли солидный и уравновешенный Рой, солидная и уравновешенная Мэри, оба скупые на слова, но вот они взорвались восклицаниями, повторяя, что это чудесно, что это неожиданно, потрясающе, и Сара подивилась, что смогла создать такое — хотя создала-то все это не она, а Жюли Вэрон. Трое стояли вместе, еще переживая услышанное и уже прикидывая режимы работы сцены. Подошел Стивен.

— Сара, я такого не ожидал… Это невероятно… — И он скрылся между деревьями.

— Сара, это сработает, — с профессиональным прищуром оценила Мэри Форд.

Перед нею материализовался Генри Бисли, сверкая глазами, отражающими огни окон дома. Голос его звучал взволнованно и благодарно.

— Сара, это так прекрасно, так прекрасно, Сара…

Все возвращались в Лондон, Генри улетал в Мюнхен. Сара отправилась с ними. Она сослалась на то, что надо поработать, но на самом деле ей не хотелось портить повседневностью впечатление от неземного очарования этого вечера. Очарование… Что оно означает? Можно произносить «чары», «магия», но ничто от этого не изменится. А это место, эти люди, которым предстоит воплотить на сцене «Жюли Вэрон», заряжены какой-то едва уловимой энергией, как будто память их хранит чудесный сон.

Вернувшись домой, Сара не смогла припомнить другого момента ее жизни, настолько затронутого… она затруднялась определить, чем именно, но поняла вдруг, что улыбается непонятной ей самой улыбкой. Так улыбаются ребенку или любимому, без повода, без причины.

«Если у тебя в руках призрак, не заглядывай ему в лицо».

Дневники Жюли Вэрон, английское издание, стр. 43

Но Сара предпочитала не вспоминать о трагической маске Стивена.

Понедельник. Вечер. Сара ждет звонка в дверь и думает, что ее возбуждение объясняется лишь тем, что она верит в возможность какого-то разумного решения проблемы. Но нет никакого разумного решения, убеждает она себя. Ты живешь в придуманном мире! И она мурлычет под нос: «Ты живешь со мной в мечте». Тем не менее она вышагивает по комнатам, придумывая аргументы, призванные заставить Хэла… Заставить — что? Побудить — к чему?

Звонок. Властный. Хэл стоит за дверью монументом, очевидно, ожидает официального приглашения. Энн с полуизвиняющейся-полураздраженной улыбкой протискивается мимо мужа, проходит внутрь и останавливается у окна спиной к обоим.

— Может, все-таки войдешь, Хэл? — Брат уже раздражает Сару.

Она отвернулась и направилась в комнату. Хэл вошел не сразу. Войдя, внимательно осмотрел гостиную. Давно здесь не бывал. Комната за долгую историю семьи использовалась по-разному. Когда-то была детской, спальней, но вот уже долгие годы это гостиная, редко ею самой посещаемая. Конечно, в Сариной спальне или кабинете брату делать нечего. Там фотоснимки, книги, вещи, часто используемые, носящие отпечаток ее личности, которые он немедленно найдет совершенно непристойными, как, к примеру, разбросанное нижнее белье. Войдя, Хэл исподлобья уставился на приколотый к двери рисунок Жюли. Энн, стоя у окна, давала своим видом понять, что к данному помещению не имеет никакого отношения. Высокая, очень худая — тощая, сущий скелет. Волосы стянуты в узел на затылке. И заядлая курильщица, от нее разит табачищем. Едва зайдя, Энн уже раскурила сигарету. Курит, однако, по привычке, тайком, как и в больнице — чтобы не оказывать развращающего влияния на пациентов. Взглянув на Энн, Сара привычно вспоминает, что именно мощная вонь табачного перегара побудила ее когда-то уделить повышенное внимание Джойс. Она никогда не переставала жалеть свою невестку.

Вошедший Хэл неодобрительно поднял брови и поджал губы, как бы порицая пациента за образ жизни, не соответствующий рекомендуемым им образцам. В данном случае неодобрение относилось к гостиной сестры, в которой давно пора навести порядок. Он сурово глянул на стул с веселенькой, но несколько поблекшей обивкой, стоявший напротив Сары, как бы испрашивая разрешения на него усесться. Уселся.

Хэл не был старшим братом, как можно было бы заключить из его покровительственной манеры поведения. Он на три года младше Сары. Крупный усадистый мужчина, видом своим внушающий пациентам доверие. Врачебная карьера его складывалась весьма удачно, да и на семейную жизнь он не жаловался, хотя изменял Энн направо и налево. Она его прощала. Должно быть, прощала. Точно никто не знал, ибо она ни с кем такие вопросы не обсуждала. Возможно, Энн не интересовали его похождения. Или все считали, что не простить его невозможно. Прощенный или непрощенный, Хэл сидел, сложив руки на груди, расставив ноги и уперев их в пол, как будто боялся свалиться. Выглядел он как сосунок-переросток. Мелкие завитки черных волос, аккуратное пузечко, мелкий подбородок, маленькие черные глаза, как две изюмины.

Сара принялась предлагать гостям чай, кофе, иные напитки, но Хэл нетерпеливо отмахнулся. Деловой человек, ничего не скажешь.

— Послушай, — перешел он сразу к делу. — Мы все знаем, как у тебя все хорошо получается ладить с Джойс.

— Я тоже так считаю.

— Подожди, Сара…

И он начал провозглашать избитые истины, опровергая еще не услышанные доводы сестры, убивая время, которое, казалось, призывал беречь. И «Джойс считает тебя матерью», и «мы считаем тебя фактической матерью Джойс» — все эти аргументы прозвучали уже в который раз. Он поглядывал на Энн, как будто ожидая от нее подтверждения, но та дымила, не отрываясь от окна. И, наконец, «ты не можешь взять и бросить ее так — ни с того ни с сего».