Книга Шанс? Параллельный переход - Василий Кононюк

— Я принимаю твой вызов, Ахмет. Мы будем биться в круге двумя саблями в двух руках. Атаман, объяви поединок. — Мои глаза требовательно уперлись в Георгия Непыйводу, похожего на Иллара, как на брата, только с виду он был более круглым, добродушным и простоватым.

Мое поведение сильно не понравилось Георгию. Да и какому лидеру понравится, если над человеком, за которого он отвечает, начинает с невозмутимой рожей измываться приезжий молокосос. Тут уже не играет большой роли, что, мол, кто-то в кого-то стрелял третьего дня в лесу из лука. Бог его знает, что там было, и было ли вообще… А то, что происходит здесь, на глазах, требует немедленной кары негодяя, бросающего вызов всему казацкому товариществу и лично ему, атаману. С каким удовольствием он бы лично рассчитался с мерзавцем, но оскорбили Ахмета, Ахмет взялся за саблю, так пусть разделается с молокососом, на земле ли, в воздухе, одной саблей, двумя ли, какая разница.

— В круг на честный бой выйдут казак Ахмет Лысыця и казак Богдан Шульга. Пусть Бог поможет правому и накажет виновного.

Все, сакральная фраза произнесена, ничто не может отменить поединка или изменить его условий. Благополучно прошли два тонких места, где события могли пойти по нежелательному пути. В той далекой от этих мест и от этих времен науке, которую еще очень нескоро назовут физикой, их бы обозначили как точки бифуркации. Первая точка была, когда Ахмет вскочил после удара в нос. Я отступил на два шага назад, чтобы между нами было расстояние в три шага: очень сознательно выбранное расстояние, но оно не гарантировало успеха. Расчет был такой. Когда вы получаете ногой в пах, какое-то время ваша походка будет очень специфической и со стороны довольно смешной. Обычно, пока не отпустит, люди предпочитают вообще не двигаться, но один шаг можно сделать почти нормально. Будь между нами меньше трех шагов, Ахмет, скорее всего, попытался бы продолжить кулачный бой. Будь больше трех — просто бы остался на месте. Три шага — это выдерни саблю, сделай шаг, и ты достал соперника. Когда ты нормально можешь сделать только один шаг, рука рефлекторно дернется к сабле, обязана дернуться. Тем более у человека, выросшего с саблей на боку. Но что хорошо в теории, на практике, бывает, не срабатывает. Тут, слава Богу, пронесло.

Второй момент — атаман. Сохрани он холодную голову и осторожность, вполне мог запретить поединок. Это полностью в его власти. Мог приказать нам обоим плетей всыпать: мне, чтоб не плевался в обществе, Ахмету — за ручки шаловливые, что к сабле тянутся. Мог разрешить нам дальше друг другу морды бить: и нам занятие, и товариществу развлечение. Много чего может атаман у себя дома, он здесь хозяин. Тут два фактора в плюс играли, все уже во время разбирательства поняли, что без поединка дело не решится, и ждали, когда же его объявят. Ну и возмутительное поведение мальца требовало сурового немедленного наказания. И смерть от руки оскорбленного была самым естественным решением. Мысли лениво бродили в голове, пока руки снимали и складывали на седло моего коня верхнюю одежду, рубаху и сапоги.

Точно так же, как вчера, остался в домотканых штанах, которые удерживала продетая в штрипки и затянутая на животе веревка, и в плотно замотанных портянках. Было свежо. Помахав для согрева руками и взяв клинки, вышел в круг.

Ахмета готовил к бою, как заправский тренер, казак Загуля, непрерывно вполголоса внушающий какую-то идею своему подопечному. Трудно представить себе пару более непохожих друг на друга людей. В очередной раз убеждаешься в великом законе природы, который притягивает противоположности. Он простирает свое действие от простых электрических частиц до психики высокоорганизованной материи. Если Ахмет был невысоким, коротконогим, квадратным крепышом с широким некрасивым лицом, которому явно не хватало пластики в движениях, то внешности Иллария Загули позавидовал бы любой аристократ. Высокий, стройный, широкоплечий, с тонким мужественным лицом, он мог бы претендовать на роль эталона мужской красоты, если бы не гримаса брезгливости и превосходства, прилипшая к его лицу и указывающая на хроническую болезнь нарциссизмом в тяжелой форме.

Они явно не спешили, пытаясь подержать меня в бездействии: старый прием, переживший века, в боксе его называют «выпустить пар сопернику».

— А что, Ахмет, страшно саблями махать, так ты решил меня насмерть заморозить? Выходи, не бойся, один раз мать родила, один раз помирать казаку. — Поскольку противник был далеко, решил начать дуэль словесную.

— Он тебе, недоноску, пару лишних вздохов дарит — дыши, пока дают. — Тон Загули был под стать его болезни: так в его представлении должны разговаривать небожители с тварями земными.

— А что, Ахмет, ты уже свой язык в чужой рот засунул, чтоб сил не тратить и рот на морозе не открывать? Молодец, казак! Научил бы меня, где такой рот купить можно.

— Ты, недоносок инородный, живым от нас не уедешь. Готовься к смерти, — спокойно пообещал мне Загуля, и они направились в круг.

Круг у казаков не рисуется, никак не обозначается — его образуют сами казаки, когда сходятся. Много ли их, мало ли — они всегда становятся в круг на площади перед церковью, оставляя в центре незанятое пространство восемь-девять шагов в диаметре, куда выходит тот, кто хочет речь держать. Так и тут: наши казаки образовывали одно полукольцо, казаки Непыйводы — другое. На краях группы перемешивались — соседи как-никак, наверняка и родственники есть, и поговорить есть о чем, — но, поскольку ситуация была проблемной, казаки интуитивно держались своих. Загуля затесался в средину своих и сразу начал о чем-то с ними толковать вполголоса, Ахмет вышел в круг с саблей в правой руке и длинным кинжалом — в левой. Поскольку позиция в центре была уже мной занята, Ахмет двинулся по дуге, выискивая выгодную позицию и заставляя меня разворачиваться вслед за ним. Он почему-то миновал позицию, в которой солнце светило мне в лицо, и хотя оно было достаточно высоко и регулярно пряталось за проплывающими высоко в небе белыми облаками, могло создать определенные неудобства. Остановился он спиной к нашей группе казаков, развернув меня спиной к Загуле с товарищами, и начал осторожное сближение на расстояние контакта с моей саблей. Он наносил рубящие удары сверху, переводя их то в укол в незащищенную подмышку, то с рубящего верхнего в боковой удар, используя тот набор приемов, которые обычно используют при верховой рубке. Все это проводилось с дистанции, не представляющей реальной угрозы, никакой надобности в блокировке и отводе его сабли в сторону не было, пропущенный удар не доставал, все это напоминало разминку, и создавалось впечатление, что основной задачей было выжимать меня с центра в сторону своих товарищей. Я добросовестно выполнял то, чего от меня ожидали, шарахаясь назад от каждого укола Ахметовой сабли, но когда до Загули с товарищами оставалось шага три, резко сдвигался по кругу, вынуждая Ахмета маневрированием обратно занимать первоначальную позицию. Во время всей этой разминочной части я осыпал Ахмета вопросами, пытаясь по выражению его физиономии определить ответ:

— А что, Ахмет, страшно в круге саблей махать? Это тебе не девок воровать и стрелы в спины пускать. Чем же я тебе так не сподобился? Сестру мою умыкнуть хотел?.. Вот не пойму я, Ахмет, зачем ты мою сестру умыкнуть хотел? Вы ж уже девок татарам продали. Неужто не хватило? Что, сказали вам татары — еще нужно добыть? То-то я смотрю, ты нарядился, точно как в поход собрался.