Книга Последний довод побежденных - Сергей Лапшин

Хорошо еще, не видно это было со стороны. А даже если видно — плевать. Потому что неважно уже. Важно еще прошагать, дойти вон до того плетня, потому как уже все, пришли. Дотянуть еще чуть-чуть, а там… а там еще.

Наверняка видели, что с ним не все в порядке. Да, видели, чего тут скрывать. Диляров, сблизившись с Тереховым, слегка толкнул его, показал глазами. Ни словом, ни вздохом не обмолвился, только стрельнул коротко взглядом в сторону Развалова. И капитан ответил ему, одним лишь кивком ответил. А что тут поделать? Идет Игорь, качает его, и на команды реагирует слабо, но идет же. Опять, был бы выбор, так тут конечно… а выбора нет. Клыков и Овсеенко не бросят раненых, а Диляров и Симаков не уйдут с дозоров.

Развалов вообще крепкий. Никогда не слышал от него жалоб Терехов, да и просьбы — изредка. Молчун Игорь, и это хорошо. Вот сейчас, когда совсем не хочется слышать капитану о новых проблемах, это хорошо.

Если уж быть до конца откровенным, все шло наперекосяк. Эти потери совсем незапланированные, хоть и не сказать что неожидаемые, не просто прибавили хлопот. По сути, они напрочь разбили весь план, даже тот умозрительный, что был. Раньше казалось — да, пройдем фронт, а там — как карты лягут. Задумка на тоненького. Но при всем при том у Терехова был отряд, где четко каждый знал свое место и свой маневр. Где охранение было охранением, где дозор был, арьергард был, по науке все. По науке, за которую плачено кровью. Теперь же… теперь отрядом четверых бойцов, оставшихся на ногах, не назовешь даже с натяжкой. Потому и в одинокий домишко, на который наткнулись, признаться, случайно, вошли почти без наблюдения. Пять минут посмотрели с опушки, окинули взглядом, и сразу двинулись вперед. Вот тут-то, прямо у околицы, около плетня, созданного разве что для виду, присели Терехов и Развалов. Еще разок взглянуть, держа на изготовку оружие. А вот поднялся только капитан. Радист, видимо, растеряв последние силы, покачнулся и упал на колени, а следом и вовсе — брякнулся лицом на землю. Терехов, надо полагать, подспудно ожидавший нечто подобное, закинул автомат за плечо, стволом вниз, подхватил под руку Развалова, присел под него, крякнув, поднял на спину. Симаков, по идее, намеревавшийся контролировать свою сторону, на это дело плюнул, сиганул через плетень, быстро побежал к дому. Правильно, конечно, чего уж тут — нарушать, так по полной. Так что пока капитан обегал плетень — лезть через него он все же не решился, — штатный медик обшаривал на предмет опасностей избушку. И если бы ждали их сейчас фрицы… Да и говорить не хотелось про такой вариант. Потому как ждали бы — положили мгновенно и качественно. Один лишь Диляров стоял по науке, в стороне, с автоматом на изготовку. А остальные — даром что не похоронная команда, тащили на закорках раненых товарищей.

Симаков, вынырнув из-за угла дома, призывно махнул рукой. Мог бы Терехов — вздохнул бы свободно. Хоть в чем то, хоть каплю, им повезло. Сгибаясь под тяжестью вроде бы невысокого, но, оказывается, такого тяжелого Развалова, капитан просто пнул плетень, обрушивая его, и шагнул вперед, по направлению к дому. То же самое сделала и неразлучная парочка его разведчиков-богатырей. Следом уже за ними за всеми пошел к дому Диляров. Ему бы, конечно, попенять, покачать головой, глядя на обрушенный забор, вот только ничего осетин не сказал. Все же можно понять и командира: расстроен он не меньше всех их. И потому — пусть. Позволено будет вот так выразить свою злость. Пусть уж лучше сейчас обрушенный плетень, нежели позже провал в действительно трудной ситуации.

— Лежи, не дергайся.

Кисло-сладкий запах крови, вспотевшего тела и мучительного ожидания.

— Лежи, лежи, говорю, терпи! — Симаков оглянулся, кивнул Клыкову, и тот прижал радиста, навалился сильными руками на плечи, прижимая к столу. Овсеенко, стоя справа, направил луч фонаря на спину Развалову.

Симаков, смочив в спирте бинт, терпеливо и осторожно протирал спину раненому, постепенно открывая себе всю картину поражения. И хорошего, о чем уже думал сержант, было мало. Во-первых, ясно сразу — свалился боец от элементарной потери крови. Во-вторых, становится понятно и другое — ранение очень серьезно. Собственно, все потери, что понесли разведчики, были связаны прежде всего с минометным обстрелом. Чертовски удачно накрыла их немчура, и от того что это прежде всего совпадение, легче не становится. Думали, что хоть в какой-то мере им улыбнулась удача, а оказалось, не везение это, а упрямство молчуна Развалова. Разбитую попаданием рацию он скинул сразу, а вот про то, что мина хлестанула не только лишь по аппаратуре, а хорошенько расковыряла все тело, не сказал ни слова. В каком-то смысле — молодец. Да нет — честно, молодец. Абсолютно правильное решение.

— Вот так, снизу свети, — поправил Овсеенко Симаков, отложил в сторону промоченный в крови бинт и взялся за щипцы.

Терехов в операции участия не принимал. От него требовалось совсем иное — общее руководство. Так что сидеть бы сейчас капитану с картой и напряженно морщить лоб. Естественно, Терехов этого не делал. Карта, точнее, обстановка на ней прочно засела в его мозгах, и от каких бы то ни было сопутствующих факторов общая задача измениться не могла. И оттого с совершенно спокойной душой трескал капитан американскую тушенку — самый существенный вклад союзников во второй фронт. Меж тем мысли капитана одолевали далеко не радостные. Положим, с двумя — Яковенко и Тополевым — все ясно. Не ходоки, не бойцы, может и не жильцы даже. Обоих основательно перепахало минными осколками, передвигаться самостоятельно они не могли. Не факт еще, что их и таскать-то можно было, но тут уж не до выбора. Бросать их было нельзя. Только брать с собой, используя запасной вариант, входя в контакт с местным подпольем. И уже там, понадеявшись на местных товарищей, оставить на излечение.

День двадцать второй

Осенние деньки уже напоминали о скорых морозах. Даже дыхание сейчас, ближе к полночи, выходило паром. И земля холодила, сквозь гимнастерку и комбез. Осень, что тут скажешь.

В этот раз они поступили по науке. Ровно так, как подсказывал весь прошлый военный опыт. Вдвоем Симаков и Терехов залегли на опушке леса, в стороне от накатанной дороги, и, не спеша, обстоятельно принялись наблюдать за населенным пунктом, обозначенным на картах как Мироново.

Что прельщало в деревеньке, так это тишина. Нет, не мертвая, конечно, а такая — полумирная. Каковы бы ни были немцы, а вот за два часа наблюдения как-нибудь бы себя выдали, это уж как пить дать. Караульными, перемещением по улицам, патрулями. Позициями, наконец, на окраине. Полевой кухней, вспомогательными частями. Машинами, пусть даже и замаскированными во дворах. Какой бы ни был режим скрытности, однако совершенно все спрятать и стать самим невидимками просто невозможно.

Терехов считал, что провел вполне достаточное для сложившихся условий наблюдение. Итогом его стал практически бесспорный вывод — немцев нет. Хотя бы в этом компоненте сегодня им везло. Капитан повернулся к Симакову, и негромко, хотя и не слишком скрываясь, произнес:

— Выдвигаемся.

Следом за этими словами, подавая пример, поднялся с лежки, скрипнув затекшим телом, и аккуратно, ставя ногу на всю стопу, чуть придавливая, словно бы вкручивая павшую листву, направился в сторону деревни. Симаков, даже в походном порядке не покидая установленного раз и навсегда расклада, шел позади слева.