Книга Распад - Брюс Стерлинг

Однако, хоть убей, он не мог ничего придумать.

— Мы были на пикнике, — выпалил он.

— Очень мило. Хотелось бы мне быть там.

— Я тоже хотел бы, чтобы ты была здесь. — Его вдруг озарило. — А что? Как насчет этого? Ты не можешь прилететь? У нас здесь увлекательные планы, тебе будет интересно.

— Я не могу сейчас приехать в Техас.

— Ты слышала о положении на базе ВВС в Луизиане? Наш сенатор объявил голодовку. Я здесь кое-что откопал. Это крупная история, ты сможешь прилететь, осветить положение на месте.

— Думаю, твой друг Сосик с этим справится, — сказала Клара. — Я больше не работаю бостонским обозревателем.

— Что? — Он остолбенел. — Почему?

— Меня наняли через Сеть. Они хотят, чтобы я летела в Голландию.

— В Голландию? И что ты им сказала?

— Оскар, я политический обозреватель. Как я могу отказаться от приглашения приехать в Гаагу? Это же холодная война, дремлющее неустойчивое равновесие, такой случай выпадает раз в жизни. Думаю, это мой шанс.

— И долго ты там пробудешь?

— Ну, это зависит от того, насколько хорошо я буду справляться с работой.

Оскар почувствовал гул в голове.

— Да, это ценно. Конечно, ты хочешь работать хорошо. Но все же… дипломатическая ситуация… голландцы, они же склонны к провокациям! Они очень радикально настроены.

— Конечно, они радикально настроены, Оскар. Их страна тонет. Мы тоже стали бы экстремистами, если бы больше половины Америки погрузилось в воду. Голландцам пришлось столько потерять, они готовы лечь костьми ради своих дамб. Именно поэтому там интересно.

— Ты же не говоришь по-голландски.

— Они все говорят по-английски, ты же знаешь.

— Но у них военный режим. Это опасно. Они выдвигают Америке дикие требования, они настроены против нас.

— Я репортер, Оскар. Меня трудно запугать.

— Значит, ты действительно на это решилась, — заключил Оскар мрачно. — Ты собираешься меня бросить, не так ли?

— Я бы не хотела представлять это таким образом.

Оскар уставился невидящим взглядом в заднюю стенку автобуса. Белая раковина автобуса внезапно показалась ему чужой и враждебной. Киднэппинг. Его похитили из дома, увели от его женщины. Автобус кампании похитил его. Он развернулся спиной к автобусу и с телефоном в руках направился в сторону густого техасского леса.

— Нет, — сказал он. — Понимаю. Дело в работе. Мы оба стремились сделать карьеру. Первым начал я. Получил интересную работу и покинул тебя. Не так ли? Оставил тебя одну и до сих пор не вернулся. Я далеко и даже не знаю, когда приеду.

— Ну, это ты сказал, не я. Но это правда.

— Значит, я не в праве выискивать твои ошибки. Мы оба понимали, что такое может случиться. Мы никогда не давали друг другу обещаний.

— Это верно.

— Просто у нас были отношения.

— И они мне нравились.

— У нас были хорошие отношения, правда? Нам было очень хорошо.

Клара вздохнула.

— Нет, Оскар, я не могу позволить тебе так говорить. Не говори так, это несправедливо. Это было гораздо лучше, чем просто хорошо! Это были великолепные, совершенно идеальные отношения! Я имею в виду, ты так мне помог. Ты никогда не пытался сочинять небылицы, ты вообще вряд ли хоть раз соврал. Ты позволил мне жить в твоем доме. Ввел в круг твоих друзей — богатых и влиятельных. Помогал мне продвинуться. Никогда не кричал на меня. Ты вел себя как настоящий джентльмен. Ты был изумительный, сказочный бойфренд!

— Это очень мило с твоей стороны. — Ему казалось, что с каждым ее словом из него по капле вытекает кровь.

— Я в самом деле сожалею, что никогда не могла… ну, ты понимаешь… совсем забыть отвоем происхождении.

— Ничего, — с горечью промолвил Оскар. — К этому я приучен.

— Это просто — просто одна из вечных трагедий. Такая же, как, ты ведь понимаешь, как проблема моей собственной принадлежности к национальному меньшинству.

Оскар вздохнул.

— Клара, я не думаю, что кто-нибудь всерьез может плохо относиться к тебе из-за того, что ты принадлежишь к англосаксонской расе.

— Нет, принадлежать к расовым меньшинствам тягостно. Это так. Я имею в виду, что ты один из немногих, кто имеет представление о том, что это значит. Я понимаю, ты ничего не можешь поделать с обстоятельствами своего рождения и все же… в общем, это одна из причин, почему я приняла предложение голландцев. Сейчас очень многие белые возвращаются обратно в Европу… Мой народ оттуда, понимаешь? Там мои корни. Я надеюсь, мне это как-то поможет.

Оскар вдруг почувствовал, что ему стало трудно дышать.

— Я чувствую себя ужасно, милый, как будто я действительно бросаю тебя.

— Нет, так будет лучше, — сказал Оскар. — Это сильно ранит, однако лучше так, чем тянуть и лицемерно делать вид, что все продолжается. Давай останемся друзьями.

— Понимаешь, я, возможно, вернусь. Не пори горячку. Не впадай в уныние. Потому что я — это просто я, твоя подружка Клара, понимаешь? Это не судебное решение.

— Лучше чистый разрыв, — твердо сказал он. — Лучше для нас. Для нас обоих.

— Хорошо. Раз ты так хочешь, то, наверное, я понимаю. Прощай, Оскар.

— Все, Клара. Прощай.

Он повесил трубку. Затем с силой швырнул телефон в заросли деревьев.

— Ничего не получается! — заявил он грязному красно-серому закатному небу. — Я ничего не могу поделать!

3.

Оскар отодрал кусок ленты с желтой бобины и обмотал вокруг шлакоблока. Затем поводил вокруг ручным сканером, чтобы активировать пленку. Было около часа ночи. Ветер, качавший верхушки высоких черных сосен, был влажным и противным. Погода как нельзя более соответствовала настроению усердно трудящегося Оскара.

— Я — краеугольный камень, — провозгласил шлакоблок.

— Хорошо тебе, — усмехнулся Оскар.

— Я — краеугольный камень. Отнеси меня на пять шагов влево.

Оскар проигнорировал это требование и быстро обмотал лентой другие блоки. Размашисто помахав сканером вокруг них, он оттащил последний в сторону, чтобы приняться за укладку нового уровня.

Стоило только рукам в перчатках прикоснуться к последнему блоку, как тот предупредил:

— Не ставь меня пока. Сначала следует установить краеугольный камень.

— Конечно, — подтвердил Оскар. Строительная система была достаточно изощренной и использовала при работе специализированный словарь. К несчастью, со слухом у системы были проблемы. Маленькие, встроенные в пленку микрофоны были гораздо менее чувствительными, чем миниатюрные спикеры, прикрепленные к лентам. И все же трудно было удержаться от ответов, когда бетонный блок заявлял что-то любезно и авторитетно. Бетонные блоки говорили тоном Франклина Рузвельта.