Книга Клад Наполеона - Наталья Александрова

Матвей считал, что о делах говорить нужно в офисе или уж пригласить партнера на обед. А на фуршетах и презентациях все равно никакого разговора толком не получится.

Поэтому девицы, видя его, ненадолго задумывались, стоит ли игра свеч.

Когда же становилось известно, что Матвей – владелец преуспевающего предприятия, просторной квартиры в центре города и еще чего-то там, девицы бросались на него, как хищники на добычу.

Матвей безумно устал от их зовущих взглядов, от волнующих, как думали они сами, прикосновений, от навязчивого запаха духов, от случайных встреч, от стука высоченных каблуков, от вихляющей походки.

На работе он такие вещи пресекал сразу. Как только посмотрит на него сотрудница искоса, ресницами помашет, грудным смехом рассмеется, начнет слова томно растягивать или глаза опускать и краснеть при встрече, так он, Матвей, обязательно на нее наорет. Назовет если не дурой, то к работе неспособной, укажет на ошибки в недопустимо грубой форме. Кто-то после такого в слезах убежит, а назавтра уволится, кто-то хама-начальника возненавидит, а кто все поймет правильно и начнет спокойно работать. Конечно, Матвей потом при случае извинится, и инцидент исчерпан. Что делать, хоть и жесткий метод, а действенный. Как известно, болезнь лучше предупредить, чем лечить. Вот он, Матвей, переболел этой любовью, нежностью и семейным счастьем в тяжелой форме, зато теперь у него иммунитет. Только девицы этого не знают и питают на его счет беспочвенные надежды.

Надя была не такая. Серьезная умненькая девушка, двадцать один год всего.

Матвей тяжко вздохнул. Как ни крути, а четверо молодых, здоровых ребят погибли из-за него. Если бы он не втянул их в это сомнительное дело… Что же все-таки было в том ящике, если из-за него убили четверых?

Официантка принесла его заказ – холодный свекольник и большой кусок жареного мяса с овощами. И вовсе она непохожа на Надю, просто волосы такие же темные, прямые, и загорела сильно.

Матвей поел нехотя, хотя борщ был вкусный, попросил еще кофе покрепче, потому что от жары и от усталости слипались глаза, и вышел на залитую солнцем площадку перед кафе. Позвонил деду, чтобы извиниться за резкие слова и сказать, что будет часа через три. Никто не снял трубку – наверное, домработница ушла в магазин, а старик проводит время перед телевизором, хоть и ругает нещадно все программы.

Тут Матвей тоже его понимает – если весь день в ящик пялиться, совсем отупеть можно. А что еще делать? – возражает дед. Гулять его Матвей только с Татьяной Тимофеевной отпускает, слаб еще старик. А это деду нож острый. Привык, понимаешь, по лесам в одиночку бегать, к независимости привык, к свободе. Надо будет старика в выходной за город вывезти.

А то еще примется дед Матвея пилить за то, что тот одинок. А сам-то? – вяло возражает Матвей. На что дед всегда отвечал, что у него-то корень на земле останется – это он, Матвей. Хорошо ли, плохо его вырастил, но старался. А что у Матвея никого нету, то в этом только он сам виноват. Серьезнее к жизни надо относиться, не пускать ее на самотек. Работа, конечно, важна, но и семья человеку необходима. Дети, внуки… И пойдет дед Матвея воспитывать. А он вроде и понимает, что дед прав, но ведь и жизнь-то свою изменить не в силах! Перегорело что-то у него в душе, не верит он больше в любовь и семейное счастье. Эх, Ленка, чертова кукла, что ж ты наделала!

Все началось с несчастья. Лучший друг Митька, с которым в армии два года спали на соседних койках и все делили пополам, рано женился. То есть это Матвей тогда полагал, что в двадцать четыре года рано терять свободу. И не для гулянок она нужна, свобода эта, а для работы. Они с Митькой тогда как раз бизнес организовывали, уставали как собаки, какие уж тут серьезные отношения. Так, на отдыхе подхватишь девчонку какую-нибудь, чтобы время провести, да и забудешь ее на следующий день. И отдыхали-то они тогда редко, не до того было. А тут Митька подвез как-то девушку на машине и прикипел к ней с первого раза. Как увидел Матвей ту девушку, так сильно удивился – худенькая, бледненькая, голос тихий, тоненький, на лице одни глаза. Вот глаза у Митькиной девушки были хороши – огромные, синие, когда она улыбалась, глаза просто сияли. А когда сердилась, глаза темнели и потухали.

Правда, Матвей много позже увидел эти глаза потухшими. Звали девушку Леной, Митька называл ее Аленкой. И так она крепко его зацепила, что Митька решил жениться.

– Я себе никогда не прощу, если ее потеряю, – твердил он, и Матвей понял, что отговаривать его не стоит, в противном случае они с Митькой расстанутся навсегда. А он этого не хотел. Митьке он доверял безоговорочно, с ним они выдержат все, что угодно.

Сыграли скромную свадьбу, Матвей, разглядывая фотографии, все удивлялся, до чего у него там глупый вид. И еще дурацкая лента свидетеля через плечо…

Через год у Митьки родился ребенок, девочка, ее назвали тоже Леной, только в отличие от мамы Митька звал ее Лялькой. Жена его немного располнела после родов и даже стала немного выше ростом, голос уже не был таким тоненьким, она не казалась такой хрупкой, только глаза по-прежнему плескались двумя синими озерами на лице и так же сияли, когда она улыбалась.

Митька страстно привязался к дочке и выглядел счастливым. Они оба много работали и мелкие и крупные неприятности, связанные с бизнесом, всегда встречали плечом к плечу.

Беда, как всегда, пришла неожиданно. Матвей находился тогда в командировке в провинции, он чаще ездил, потому что друг не хотел надолго оставлять семью. Не то чтобы Алена не справлялась, к тому времени они уже вполне оперились, у Митьки имелись просторная квартира и няня для ребенка, просто он очень скучал вдали от своих девочек, и они с Матвеем поделили сферы деятельности – Матвей ездил в глубинку, а Дмитрий заправлял всем здесь.

В тот вечер он задержался на работе, а девочка что-то капризничала – как выяснилось потом, она простудилась и подхватила инфекционный бронхит. Малышка страшно кашляла и вдруг начала задыхаться. Няня к тому времени уже ушла, мать испугалась, неверными руками нажимала кнопки телефона, в «Скорой» было занято, она прижала ребенка к себе и прокричала мужу в трубку, что ребенку очень плохо. Он испугался ее страшного голоса и рванулся домой. Безумно волновался всю дорогу и уже перед самым домом врезался в некстати вывернувшийся из переулка грузовик.

Девочка поправилась, но больше никогда не увидела папу. Матвею сообщили о случившемся только на следующий день, когда он прилетел, Митька уже умер в палате реанимации.

После похорон навалились неотложные дела – Матвей не мог себе позволить горевать долго, ведь он работал теперь один за двоих. С семьей друга они почти не виделись, иногда он звонил и спрашивал, не нужно ли чего. Почти всегда отвечала няня, говорила, что все более-менее, девочка здорова.

По прошествии трех месяцев Матвей вдруг вспомнил, что у Митькиной дочки день рождения, а заодно следовало поговорить с Аленой о делах.

Он не узнал ее при встрече. Не было больше счастливой и любимой молодой женщины, перед ним стояла худущая, бледная до синевы, пришибленная девчонка с больными несчастными глазами.