Книга Рецепт Мастера. Спасти Императора. В 2 книгах. Книга 1 - Лада Лузина

Черты Катерины Дображанской помертвели, ноздри раздулись. Край сознанья отметил: Даша права лишь в одном — убивать друг друга они начнут прямо здесь и сейчас.

— Да не дергайся ты, Кать, я все слышу, — лжепоэтесса подняла на Дображанскую не знающий стеснения взгляд. — Просто у вас все равно ничего не получится. У меня есть другое предложенье. Я серьезно… — Даша впрямь сделалась очень серьезной, даже отложила картинку. — Раз Первая мировая война — первая причина Октябрьской, черт с ней со второй… Мы должны воевать! Вы знаете, если бы Киевица защищала свой Город, революция не коснулась бы его. А мы — Киевицы. Мы все можем. И у меня такой самолет! «Илья Муромец». Скоро сварганят. Как только опробую — сразу на фронт. А че… Мой дедушка Чуб немцев бил, и я буду! Тем паче меня убить нельзя. Жаль самолет можно… ну, сбить. Но я и на метле могу! О чем я? Да, главное забыла… Вашего Николая ІІ никто не будет спасать! Люди не любят царя. Некоторые во-още ненавидят. Вы хоть въехали, что никто вообще не расстроился, когда он с трона умелся?

— Знаешь, — Катерина Михайловна помолчала, примеривая эту мысль на себя (сейчас она была как раз впору), — если бы тебя, Даша, публично объявили мошенницей за твои махинации с чужими стихами, я б тоже не сильно расстроилась.

— Что, правда?! — расстроилась Чуб.

— Уж поверь, — сухо скривилась госпожа Дображанская. — Но если бы за эти самые стихи тебя приговорили б к расстрелу, а заодно твоего мужа, горничную и твоих малых детей, я бы немедленно бросила все и бросилась спасать тебя.

— Правда? — обрадовалась лжепоэтесса.

— Моментально, — заверила ее Катерина. — Потому что ты — наша Даша. Это во-первых. А во-вторых, расстрел за стихи — это уже не абсурд, а тупое зверство. Но самое прискорбное то, что ты совершенно права. А в твоих рассуждениях, — обратилась она к ведьме, — зияет большая дыра. Возможно, армия и пошла бы спасать царя. И я б Дашу спасла… Но провозглашать ее царицей я б точно не стала. Я слишком знаю ее. И мое отношение к ней изменится лишь на тот срок, пока я боюсь за ее жизнь. А Николая и верно не любят. Презирают. Он у всех как бельмо на глазу. Спасут его… Но возвращать ему власть не станет никто. Выходит, трон снова пуст. Снова ничей. И каждый, кто слишком много о себе понимает, захочет его захватить… Ну а дальше-то что?

* * *

Но ответить Акнир не успела, ибо дальше было вот что.

Двери открылись, и знакомый бородатый монах сказал им:

— Отрок ждет вас.

— Ой, мамочки! Как я выгляжу? — Чуб лихорадочно высыпала на кровать содержимое ридикюля. Сунула назад револьвер, отбила устрашающий взгляд монаха, полила себя духами из флакона-мотоциклетки, схватила расческу и золоченую пудреницу и засеменила вслед за всеми.

Чернец повел их по длинному узкому коридору, после — по лестнице, еще более узкой, с высокими, неудобно-крутыми ступенями.

— Послушайте, — засуетилась Чуб, на ходу взбивая расческой свои белые волосы. — А Отрок Михаил — не монах?

— Не монах, — отрезал их провожатый.

— А он может…

— Молчи, Дарья! — быстро прихлопнула следующий — крамольный — вопрос Катерина.

Чуб презрительно хмыкнула, послюнявила палец и принялась накручивать на него височные локоны. Лестница привела их на верхний этаж, длинный, как кишка, коридор вывел к полукруглой двери. Даша торопливо накрахмалила щеки и нос, щелкнула золоченой крышкой и сделала улыбающееся лицо. Инок молча открыл перед ними дверь. За ней обнаружилась крохотная комната, вместившая дощатый стол и длинную скамью вдоль стены.

Отрок стоял к ним спиной у иконы и молился — невысокий, худой, аж прозрачный, в простой белой рубахе и послушнической шапочке. Дверь за их спинами со скрипом закрылась. Михаил обернулся. И первое, что пришло Даше в голову:

«Он совсем не похож на свой портрет…»

Бледное, лишенное эмоций лицо. Ясные золотые брови. Глаза, наполненные беспредельною пустотой — Отрок не был слепым. Люди рассказывали, что он просто грешный мир видеть не хочет. Оттого и взгляд у него такой.

— Господи, Маша…

Дображанская вдруг согнулась и, содрогаясь всем телом, хрипло зарыдала:

— Как же ты могла… как могла… Я за правило себе положила каждый месяц женский монастырь посещать. До самой Сибири дошла, так измаялась… страх. Вот уж не думала, что искать тебя нужно в мужском.

И только тогда Даша Чуб разглядела в этом бесполом, безжизненном, золотобровом лице остатки Машиного лица.

— Но этого быть не может… Ты знала?! — развернулась она к Акнир.

Нет, судя по перевернутой физиономии ведьмы, она не знала, не могла и предположить. Она пятилась, открыв обмякший рот. И во взгляде ее чернел такой лютый ужас, словно, заглянув в келью к святому, она обнаружила там адское чудище.

— Жива… Жива… — плакала Катя. — Господи, спасибо тебе!

— Но как же… как же… — спросила Даша. — Маленький мальчик… пятнадцать лет назад. Это ж все знают!

— Обо мне и не такое рассказывают, — Отрок (их Маша?) выставил вперед ладонь. — Тише, Катюша, не плачь. Я знаю, зачем вы приехали. Я приду к вам через два дня. Раньше не в силах. Куда, говорите.

— Ко мне нельзя, — всхлипнула Катя.

— Малоподвальная, дом 13, — придушенно сказала Акнир.

И Чуб вдруг узнала Машу…

В мгновение ока сквозь зимнюю бесприютную пустоту ее глаз прорвался огонь: беспокойство, любовь, страх, интерес — все то, что было их Машей.

— МалоПровальная, 13 — повторила она так, словно этот адрес ей был отлично знаком. — Вот значит как…

Глава пятая,

в которой Саня начинает расследование

март 1917-го

Дверь ангара была приоткрыта. Саня осторожно заглянул и обмер от восторга…

Прямо напротив него стояла диковинная машина. Так близко он видел ее первый раз. Сейчас, вблизи, аэроплан «Илья Муромец» показался ему невозможно огромным. Одно крыло — размером с мост через речушку Козюльку, в которой он купался прошлым летом. На носу — громаднейшее застекленное окно, вдвое больше, чем окна их квартиры. Настоящий воздушный дом!

Однако отнюдь не желание полюбоваться новейшей моделью «Ильи» привело тринадцатилетнего гимназиста сюда…

Зимняя история не давала покоя!

Друг Сани, Коля Карлютов, попросту высмеял его. И даже Оленька Спичкина, охотно верившая в любую чепуху, обозвала его глупым обманщиком. Да Саня и сам уж не понимал: верить ему или нет в увиденное однажды…

«Но не приснилось же мне, в самом деле!»

В тот миг, когда вдовствующая императрица скрылась в дверях крохотного одноэтажного дома напротив, Саня не утерпел, сорвал с вешалки гимназическую шинель, выскочил на улицу, сделал порядочный крюк и уткнулся в знакомый дощатый забор, скрывавший маленький садик. Осенью на его ветвях громоздились отменные яблоки, воровать которые можно было беспрепятственно — дом № 13 казался заброшенным и нежилым. Сейчас сад утопал в мягком снегу.